Сороковник. Книга 4

Поглядываю на него скептически. Тоже мне, любитель острых ощущений… И ведь допрыгался давно, а всё ему неймётся!

Он широко улыбается.

— Догадываюсь, о чём вы думаете. Да, однажды чересчур увлёкся и потерял осторожность. Но, знаете ли, специализация накладывает свой отпечаток. Умение быть на "ты" со смертью делает беспечнее, даже риск утрачивает остроту, поскольку где-то там, в подсознании сидит убеждение: что бы с тобой не случилось — ты вернёшься даже с того света. На чём меня и поймали. Я, очертя голову, ринулся на зов возлюбленной и неожиданно эту голову потерял… в буквальном смысле, донна Ива. Её отрезали, упокоив меня таким образом навсегда, ибо некроманту для возрождения нужно целое, или хотя бы относительно неповреждённое тело, а без головы оно, сами понимаете, никуда не годится. Вот когда я понял, что возвращаться некуда, что смерть, всего лишь вторая, окончательна и бесповоротна — о, тогда меня пробрало ядрёней, чем за всю беспутную жизнь!

Пожимаю плечами.

— Что ж, это тоже встряска. Скажите, а как вы узнали, что возвращаться некуда? Это правда, что некоторые души после смерти ещё долго находятся возле своего тела? Меня так сразу утащило сюда… Впрочем, нет, — поправляюсь, — не сразу, было перед этим какое-то странное состояние…

Диего мрачнеет.

— У каждого своё послесмертие и свои встречи, донна. Свой опыт… Судя по всему, вы никого в своей жизни не убили и не сотворили слишком уж больших гадостей, потому и переход удался безболезненно. Мне же припомнили многое. За мои двадцать пять я успел накуролесить вдосталь, уж поверьте. Мой персональный ад хорошо вправил мне мозги.

Он поглядывает на дорогу. Идея с извозчиком оказывается удачной не только из-за скорости: мы словно сливаемся с окружающей средой, и на меня уже практически не обращают внимания, так, разве что скользнёт взглядом кто-то из прохожих. Их тут больше, чем при въезде в город, или, может, просто время прогулок пришло… Женщины кивают благосклонно, мужчины прикладывают руки к шляпам, приветствуя моего спутника, а уж меня — заодно с ним. Дело ясное: хорошо известный и всеми уважаемый хозяин гостиницы сопровождает новую постоялицу до какого-то нужного ей места.

— Дон Диего, — нарушаю молчание, — чем вы тут занимаетесь? Не слишком неучтиво с моей стороны?

Он усмехается.

— Нисколько. Догадываюсь, вас, должно быть, удивило моё непрезентабельное нынешнее занятие. А что прикажете делать некроманту на том свете? Нежити тут не водится, покойных поднимать затруднительно, да если бы я и смог — вытащил бы отсюда себя первого. Но вот незадача: папаша Изы хорошо поработал над тем, чтобы я уже не вернулся ни в каком виде. Успел разыскать и уничтожить обе филактерии, чем лишил меня возможности стать хотя бы личем. Надо отдать ему должное, старик основательно подготовился, прежде чем взять меня в оборот…

Морщу лоб.

— Что такое — фи… фи… что-то я впервые о таком слышу…

— Филактерия? Своеобразная страховка для каждого некроманта, донна. Некая вещица, амулет, где мы можем хранить частицу своей души, ядрышко, которое помогает ей восстановиться после смерти тела. Правда, для этого требуется наличие поблизости какой-то жертвы, чтобы занять её физическую оболочку. Ею, как правило, оказывается тот дурак, который с радостью ломает иголку, спрятанную в яйце, ликуя от мысли, что уничтожил душу колдуна, а на самом-то деле любезно её регенерировал да ещё предоставил вместилище… Но мой убийца слишком добросовестно изучил предмет, на мою беду, у него хватило сообразительности привлечь специалистов и провести сложный ритуал уничтожения. — Диего с досадой прикрывает глаза. — И вот я здесь навсегда. Сперва бесился. Затем понял: что толку, надо как-то приспосабливаться. Нашёл кое-кого из родственников, занялся делом… Но времени на лишние мысли всё равно было слишком много, и вот однажды я подумал: если уж мне, постороннему человеку, так досталось от дона Лорки, то каково же пришлось Изе, что при нём была день и ночь… Я-то её жалобы и страхи списывал на женскую дурь, желание вызвать к себе жалость, а тут оказалось — дон Гарсиа тот ещё негодяй, но великий актёр при этом, поскольку на людях всегда держал себя образцово-показательным отцом. А две жены его погибли, конечно, от несчастных случаев, он тут совершенно ни при чём… Я разыскал обеих, поговорил и узнал много интересного. Одну он медленно травил из-за наследства, другую, мать Изы, довёл до самоубийства, просто потому, что надоела. А с виду — такое благопристойное семейство… И ни одна зараза его не берёт, ведь до сих пор, сволочь, жив и здравствует! Не поверите, донна Ива, но как же меня поддерживает мысль, что однажды мы с ним тут встретимся!

Мне припоминается цветущий сад, помолодевшие родители, братья… Да уж. У каждого своё посмертие. И камушки в его фундамент мы, оказывается, всю жизнь собираем.