Сороковник. Книга 4

В груди зарождается противная дрожь. Как назло — воспоминание не из приятных: однажды, когда Марта помогала мне одеваться, я поинтересовалась: не страшно ли в замке без мужчин, которые постоянно в разъездах? Она и ответила: " Вы ограды наши видели? Заговорены… Кто из господ паладинов ни приезжает, всяк руку приложит к защите, объедет да нашепчет, намолит своё. Да и пёсики у нас — сами видели, какие пёсики. Ни человек, ни нежить мимо не проберутся. Порода, знаете, какая? Два таких пса медведя загрызут".

"А что, было и такое?" — поинтересовалась я.

"Было". Марта даже побледнела. "Когда лес чистили, многих зверей турнули, да не все уходили добром. Это ещё при сэре Джонатане было. У него потом долго спина не заживала, с мишкой-шатуном наобнимался…"

Божечка мой… Медведи… Шатуна летом не встретишь, но с детей хватит и обычного. Кто там ещё может быть? Волки. Кабаны. Рыси. Да кто угодно… Ладно, мои чада не поняли, куда прутся, но ведь с ними рассудительная Абигайль, вдоль и поперёк изучившая здешние места, должна была сообразить! И Гелечка, постарше всех троих, хоть и тихоня, но… Божечка, о чём я говорю? Они все — дети. Загорится одному — на приключения потянет всю компанию.

Потираю занывшую грудь.

— Вот что, Тейлор…

Успокоиться. Сосредоточиться.

Как хорошо, что я не одна, а именно с этим псом!

Присаживаюсь на корточки и берусь за медальон. Мастифф косит на меня подозрительно: хорошо помнит, как я отослала его — да что там, почти прогнала когда-то, отказавшись от помощи. Нет, голубчик, сейчас я тебя никуда не отпущу, ты мне можешь ох как пригодиться… Да и дверь потайную ты сам не откроешь, а возвращаться вместе с тобой — потерять время, может быть — драгоценное. Мы сделаем кое-что другое.

Золотой жетон с литерой "Т" на ошейнике — не только украшение с начальной буквой собачьего имени. Поначалу я считала это хозяйской причудой, не более: украшение для любимцев и верных помощников, забота о гостях, которые не сразу запоминают собак "в лицо", а может понадобиться помощь… На самом деле медальон служил своеобразным маячком, по которому можно и носителя разыскать, и связаться с владельцем точно такого кругляша.

Заглядываю в умные собачьи глаза, само внимание.

— Лиз. Говори с Лиз. Скажи: ищем детей. Скажи: ушли в дикий лес. Пусть хозяйка Рейли говорит с охраной. Понял?

Повторяю ещё раз, для лучшего запоминания. Четкие команды, простые понятия — о, с этим наши псы справляются без труда. Главное — не слишком большой объём информации, собаки всё-таки не маги, возможности у них небольшие… Тейлор прикрывает глаза и на какое-то время замирает.

"Лиз. Слышит. Помнит слова. Идёт к хозяйке".

Только сейчас понимаю, что почти не дышала в ожидании ответа.

— Теперь можно поторопиться.

Разувшись, засовываю за пояс туфли, несмотря на искушение бросить их тут же, чтобы не мешали. В лесу, где я скоро окажусь, босиком делать нечего, зато здесь — гладкий земляной пол, и бежать по нему, прихватив повыше юбки, гораздо удобнее без каблуков…

Как хорошо, как замечательно провела я последнюю неделю в Каэр Кэрроле! Длительные прогулки пошли впрок, и сейчас я покрываю значительное расстояние, даже не задохнувшись, а доведись мне бежать столько же, к примеру, удирая от раптора в первом квесте — пожалуй, он стал бы для меня и последним. Однако я не железная, и, в конце концов, выдыхаюсь — впрочем, труднее становится по причине, которая не может не порадовать: уклон сменился подъёмом. За несколько метров до вожделенных ступенек, ведущих наверх, к низкой, до сих пор небрежно полуприкрытой двери, меня сгибает пополам от неожиданного колотья в боку. Чтоб мне… По крайней мере, использую передышку с толком, чтобы обтереть подошвы от налипших частичек грунта и переобуться… Но поднимаюсь на всё ещё слабых ногах. Или это от волнения?

Дверь ведёт не наружу, как я полагала, а в какое-то помещение. Здесь полусумрак, но после тьмы подземелья и постоянно маячившегося перед глазами пятна фонаря я не сразу соображаю, куда попала. Сторожка? Башенка? Небольшое круглое строеньице, совершенно пустое, с ещё одной дверью напротив той, через которую я вошла. Сквозь прорези двух окошек проникает вечерний свет, доносится шум листвы. И запах, хорошо знакомый запах свежести, грибов, плачущих елей… Не сравнить с затхлостью тех давно нехоженых троп, на которых я только что побывала. Оставляю фонарь на приступочке у входа и вновь пропускаю Тейлора вперёд: без него мне тут делать нечего, разве что кругами бродить да аукать.

Пес держится настороже, что меня, конечно, не радует. И так уж в голову лезет всякая дрянь, а тут ещё перед глазами его подёргивающаяся спина, шерсть, вздыбленная по хребту… Он несётся так быстро, что я боюсь потерять его из виду, потому что то и дело шарахаюсь от веток, норовящих угодить в глаз. Но вот заросли орешника и молодых дубков сменяются ельником, передвигаться легче… Едва не налетаю с разгону на остановившегося пса. Тот сосредоточенно обнюхивает землю. В этом месте хвоя утоптана, будто здесь какое-то время стояли по меньшей мере с десяток человек.

Пес поднимает голову.