Солнце восемь минут назад

– И это помогло мне принять решение бросить мединститут и учиться тому, что меня действительно интересует, – продолжала Нина, глядя на художницу с вызовом, словно ожидая упреков. – Ни на кого не оглядываясь.

– Ты совершенно права, – ответила Александра, отворачиваясь, чтобы не видеть этого сверлящего взгляда, очень ей знакомого. – Сходи, пожалуйста, посмотри на клей! Он должен превратиться в желе. Если это так, неси сюда, сделаем первую проклейку хотя бы на паре холстов.

Нина набрала в легкие воздуха, словно собираясь сказать еще что-то, но осеклась, молча встала и вышла в гардеробную. Через минуту появилась с кастрюлей в руках.

– Уже похоже на студень, – сообщила она, глядя на художницу исподлобья.

– Это то, что нам надо. – Александра взяла у нее кастрюлю, поставила на пол, затем достала из сумки пакет с жесткими широкими кистями. – Приступаем! Я проклею первый холст, а ты смотри, сколько надо брать клея на кисть. Холст нельзя перегружать, тем более такой старый, он провиснет, может даже порваться. Видишь?

Она присела на корточки, зачерпнула кистью немного студенистой массы и провела по грубой поверхности холста, испещренной крупными узелками.

– Клей не должен проступать на обратную сторону, так что с количеством аккуратнее, – объясняла художница. – Фактура холста должна быть видна.

– А проклеивать холсты необходимо? – спросила девушка, также присаживаясь на корточки. Ее голос смягчился, теперь Нина ничуть не походила на мать.

– Во-первых, мы изолируем холст от контакта с краской. – Александра снова окунула кисть в кастрюлю. – Иначе масло начнет разрушать целлюлозу. Такое полотно очень быстро погибнет. Его можно будет пальцем проткнуть.

Нина энергично закивала.

– А во-вторых, – Александра продолжила наносить клей, – если ткань имеет редкое переплетение, мы закрываем все отверстия между нитями. Качество проклейки определяется на свет. Не должно быть светящихся сквозных просветов.

– Можно я тоже? – попросила Нина, и голос у нее при этом был совершенно детский, как у ребенка, просящего взаймы чужую игрушку.

– Возьми кисть и приступай! – скомандовала художница.

Некоторое время работали молча. Потом Нина, увлекшись, начала что-то тихонько мурлыкать и вдруг, рассмеявшись, села на пол, вытянув ноги.

– Знаете, зачем я вообще сюда приехала с братьями? – спросила она, массируя затекшие плечи. – Разнимать, если начнется драка. Меня отец попросил. Только это тайна!

– Все плохо до такой вот степени? – Александра не отрывала взгляда от холста, с которым почти покончила. – Меня он тоже по телефону просил скорее приехать.

– Вы себе не представляете, насколько мама ненавидит Лену, – сразу посерьезнев, ответила девушка. – Пять лет назад она была папиной напарницей, и они очень удачно работали вместе. Не знаю, было ли нечто большее… Но мама уверена, что было. Один раз она вошла в мастерскую, а они очень близко друг к другу стояли у стола, что-то делали вместе… Там стулья летали! Мама мастихин схватила, а им же зарезать можно! Отец ей руку выкручивал. Лена убежала. И заполыхало… Мама ему до сих пор простить не может, и тут он приглашает Лену!

– С мужем, – напомнила Александра.

– Да, она за эти пять лет многое успела, – кивнула Нина. – Вышла замуж, открыла дизайнерское бюро, закрыла… Но мастихин помнит, как такое забыть. Я очень удивилась, что она согласилась сейчас приехать.

– Так неужели Светл… – Александра поправилась. – Твоя мама набросилась на нее только потому, что она близко стояла к твоему отцу?

Нина сощурилась:

– Дистанция – очень важная вещь, человек определяет ее значение подсознательно, на первобытном уровне, и мощно реагирует. Все давно измерено. Социальная дистанция – это от полутора метров, посторонние люди. Личная – друзья-приятели, это от полуметра. Интимная – ближе чем полметра. Партнеры по сексу, скорее всего. Так вот, они стояли очень близко.

– Это абсолютно ничего не доказывает, шел рабочий процесс! – запротестовала Александра.

– Для мамы это было неопровержимым доказательством. – Нина протянула ноги ближе к огню. – При этом, знаете, мама считает, что все женщины поголовно должны быть влюблены в папу. А если этого не происходит, она страдает. Это роняет ее самооценку.

Художница глубоко вздохнула:

– Ты и в самом деле критична к своим родителям. На редкость.

– Это мой способ выжить, – отрывисто бросила девушка, не сводя взгляда с пламени. Дрова, которые она подложила, занялись и громко трещали. – Родителей принято слепо любить, так? А это не для меня. Отца я просто жалею. Мама…

Нина замолчала. Согнув ноги, она обхватила себя за голени, уткнула подбородок в колени и уставилась на высоко поднявшееся пламя, как завороженная. Александра, несколько раз взглянув на ее сгорбленную спину, вновь взялась за работу.

От громкого стука в дверь они вздрогнули синхронно. Дверь открылась, и в синих сумерках, в клубах морозного пара показалась фигура сторожа.

– Ужинать! – возвестил Жора. И затем, обращаясь уже только к Александре, доверительно сообщил: – Максим приехал.

* * *