– Такое ощущение, что полночь, – отрывисто произнес он, не оборачиваясь. – А ведь всего седьмой час.
– Я сегодня утром вспоминала одного своего преподавателя из Академии художеств… – Александра сделала паузу. – Так вот, он любил повторять: «То, на что мы смотрим, и то, что видим, – две большие разницы».
– Как-как? – Максим обернулся и полуприсел на подоконник, скрестив руки на груди.
– Многое из того, что мы видим, таковым не является, – пояснила Александра. – Мы исходим из своих ожиданий и представлений, а истина находится совсем в другом месте.
Хозяин отеля энергично закивал:
– Верно! Верно! Например, вы знаете, что мы никогда не видим настоящего солнца?
Теперь для Александры настала очередь удивляться, хотя она уже поняла, что солнце для этого человека имеет особенное значение.
– Свет солнца идет до Земли восемь минут и двадцать секунд, – с увлечением продолжал Максим. Его глаза блестели. – Так что мы всегда видим солнце восемь минут назад! Не то, каким оно нам светит в настоящий момент! И знаете, одна мысль меня однажды поразила…
Он коротко, нервно хохотнул, запрокинув голову, на горле задергался кадык.
– Мы так и умираем, ни разу не увидев настоящего солнца! Умирая, человек видит солнце восемь минут назад. Таким, каким оно было в момент его смерти, солнце станет через восемь минут двадцать секунд. Но человек этого уже никогда не увидит!
«Нина права, он не в себе, – думала Александра, ощущая на своих губах неуверенную улыбку. – И сильно не в себе! И я тоже, кажется…» Максим снова издал отрывистый смешок и хлопнул ладонями по подоконнику:
– Ладно, я вам надоедаю всякими глупостями! Скажите лучше, что здесь творится? Жора мне вкратце объяснил. Сюда заявились все дети дизайнера, но они ведь не работают? Работают эти двое, Кольцовы? Тогда зачем здесь толкутся все остальные?
Александра уклончиво пожала плечами. Ей вовсе не хотелось посвящать заказчика в семейные дрязги старых знакомых. Максим истолковал это движение по-своему и кивнул:
– Вот и я не понимаю. Но черт с ними, пусть пока живут. Все равно пора отапливать все шале. У вас тепло? Удобно устроились? Все есть?
– Очень удобно, отличный домик, – искренне отозвалась Александра. – Конечно, для работы он не приспособлен, но все будет в порядке. Да, и насчет детей Аристарха… Его дочка мне очень много помогала сегодня. Планки резала, холст проклеивала.
– Интересная девушка, – сощурился он. – И профессию выбрала занятную. Жора только о ней и говорит.
– Они подружились, кажется, – дипломатично ответила Александра.
– Вам именно, кажется, – усмехнулся Максим. – Жора ни дружить ни любить не способен и даже не понимает, что это такое. У него начисто отсутствует…
Он защелкал пальцами, словно надеясь добыть недостающее слово из воздуха, и поднял глаза к потолку.
– Как его, дьявол… Эмпатия! Увлечься он способен, но это очень быстро проходит. Чаще всего Жора просто пребывает в прострации. Не помнит добра. Как все бывшие наркоманы.
Усмешка, жесткая и горькая, продолжала подергивать его рот, искажая женственную, изящную линию губ.
– Я его в свое время с того света достал, без преувеличений, – оттолкнувшись от подоконника, Максим зашагал по комнате. – Знал когда-то его мать… Та умерла от того же самого, от чего загибался и Жора. Парень остался один, в очень плохом окружении. Родни в Москве у него не было, мать приехала из Комсомольска-на-Амуре. Не думайте, что я часто занимаюсь благотворительностью, но это был тот случай, когда я не мог не вмешаться. Я же его еще младенцем знал. Отправил лечиться в Германию. Когда Жора вернулся, встал вопрос, куда его девать. Отпустить на все четыре стороны? Через месяц он будет в прежнем разрушенном виде. А тут я как раз затеял этот отель.
Максим остановился и очертил в воздухе круг, словно обозначая фронт работ.
– Пока он здесь, я относительно спокоен, даже деньги не запираю, видите? Конечно, дружки из прежней жизни могут появиться где угодно, но тащиться в такую глушь не всякий захочет. В Москве ему гарантированно – конец. Пусть печи топит и снег чистит. Жоре это нравится, ну и хорошо.
Слушая, Александра не могла понять, почему ее переполняет теплая радость. «Ведь не влюбляюсь же я! – твердила она про себя. – Ведь это глупо!»
– Вы сделали невозможное, – произнесла она глухо, с волнением.
– Я ничего не делал, – пожал плечами Максим, остановив на собеседнице долгий взгляд, в котором она читала непонятный вопрос. Внезапно он опустил глаза на ее губы. Александра ощутила как вдоль позвоночника внезапно туго натянулась раскаленная нить. – Просто заплатил за лечение. Ему самому захотелось жить, это главное. Иначе бы…
И вдруг заговорил уже совершенно другим, деловым тоном:
– Простите, не буду задерживать, работы у вас много.
– Мне нужно бы еще раз увидеть оригинал картины, – отрывисто ответила художница. – Меня интересует именно рельеф поверхности. Хотелось бы максимально точно его повторить.