Солнце восемь минут назад

– Так и есть. – Александра еще с порога увидела бумажный рулон. Подойдя к столу, она убедилась в том, что картина исчезла. И хотя для работы над венками, особенно в начальной стадии, оригинал был не нужен, она не отказалась бы взглянуть на пейзаж еще раз. Но полотно, очевидно, было заперто в сейфе. Александра вновь обвела взглядом скудную обстановку кабинета, не носившую абсолютно никакого отпечатка личности хозяина. Конечно, дом был еще не обжит, и все же ей не хватало мелочей, которые человек неизбежно накапливает вокруг себя, задерживаясь на каком-то месте хотя бы ненадолго. Забытая авторучка, скомканный чек, пустой стакан… Здесь не было ничего, а ей все больше хотелось что-то о нем знать.

Нина подошла к окну:

– Какой вид… А вон те домики пустуют?

Жора, к которому она обращалась, кивнул:

– Весной достроят. Там внутри только черновые полы, электричество не подведено, вода тоже… Коробки.

– Значит, будет всего семь гостевых домов?

– Выходит, так, – сторож пожал плечами. – По мне, так и семь – много. Здесь самое ценное – что? Тишина, уединение. А набьется народу, и всему конец.

Девушка продолжала смотреть в окно, словно открывшаяся панорама ее заворожила. Затем медленно обвела взглядом незатейливую обстановку и заметила:

– Это ведь кабинет хозяина, верно? Могу предположить, что он жуткий мизантроп.

– Почему ты так думаешь? – Александра, уже направлявшаяся к двери, приостановилась.

– Здесь всего одно кресло, для него. Посетитель должен будет стоять. И это кресло расположено спинкой к окну. То есть красивый вид его не интересует.

– Что ты судишь по мебели! – с горячей обидой возразил парень. – Максим вовсе не такой. Вечером познакомишься и сама увидишь, что он прекрасный человек. Очень добрый!

– Может быть, меня с братьями еще до вечера отсюда выпрут, – усмехнулась Нина. – Отец не рад, что они приехали, а мама – что я заявилась.

– А почему она не рада?

Александра уже успела отметить инфантильную непосредственность, с которой Жора удовлетворял свое любопытство, будь то расспросы или банальное подслушивание. Нина взглянула удивленно, но все же ответила:

– Мама боится, что я завалю сессию. Для нее и так стало ударом, что я передумала быть медиком. Медик ведь благородная профессия, миссия, можно сказать. А судебный антрополог для нее – это сортировщик костей. Да и материальная сторона для нее имеет значение, подарки там от исцеленных. Мои клиенты давно уже мертвы, так что, кроме зарплаты, никакой выгоды я от них не получу.

Девушка тряхнула головой, словно прогоняя неприятные мысли, черные блестящие волосы рассыпались по плечам.

– Это счастье, что мама посвятила себя карьере братьев, а меня оставила в покое. Да и Лене надо сказать спасибо. Да, этой Лене, – она перехватила вопросительный взгляд Александры. – Пять лет назад, когда я бросила мединститут, мама была слишком занята Леной, чтобы тратить нервы еще и на меня. Я ее поставила перед фактом, а она только сказала, что все хотят ее в гроб вогнать. Повезло, этим и кончилось.

Нина так откровенно и холодно говорила на личные темы, что Александра предположила: либо девушка делится семейными секретами не впервые, либо семья ей безразлична. Сама она ощущала неловкость, словно случайно заглянула в чужую спальню.

– Что же, идем. – Художница двинулась к двери, осторожно прижимая к груди рулон. – Физического труда не боишься?

* * *

Предстояла большая работа, и Александра ничуть не пожалела о том, что обрела помощницу. Собираясь в дорогу, художница захватила из своей мастерской все необходимое для изготовления пяти подрамников нужного размера: материал, степлер, ножовки. Саму картину ей измерить не удалось, но она на это и не очень рассчитывала, ведь полотно пришлось бы извлечь из рамы, на что заказчик мог не согласиться. Любые манипуляции с картиной могли ее повредить, а Богуславский, неведомо по каким личным причинам, явно относился к этому пейзажу с трепетом. Так что Александра положилась на его заявление, что олеографии выполнены в масштабе один к одному. Сравнив для начала все предоставленные ей отпечатки, убедившись в их полной идентичности, Александра достала рулетку и карандаш:

– Я буду отмерять и чертить, а ты отпиливай точно по линии. Сумеешь?

– Наверное. – Нина вооружилась ножовкой и оценивающе осмотрела лезвие. – В анатомичке меня хвалили.

Александра, уже приготовившись нанести первую разметку на планку, подняла глаза:

– Страшно это?

– Что? – На щеках девушки вновь появились ямочки. – Препарировать трупы? Вообще не страшно. Вот живого человека оперировать… Я бы боялась, наверное. А тут нужна только аккуратность, понимание того, что делаешь… Ну и опыт.

Художница быстро нанесла разметку на четыре длинные планки и придвинула их Нине:

– Распили по всем линиям. Только первый распил покажи мне.

Девушка усмехнулась и, склонившись над обеденным столом (они работали внизу, перед пылающим камином), крепко прижала ладонью левой руки планку, а правой сделала несколько быстрых, почти небрежных движений. Протянула Александре отпиленный фрагмент.