Солнце внутри

Ноздри пианиста раздулись. Он разом отхлебнул добрых полбокала вина.

– А что, если играть в концертных залах не зовут, а? – огрызнулся он, стукнув бокалом по столу. – Что, если ты всю свою гребаную жизнь провел за набором клавишей вместо того, чтобы бегать с друзьями по двору и встречаться с девчонками, бился насмерть с конкурентами, чтобы попасть в консерваторию твоей мечты, попал, отпахал пять лет, как папа Карло, пренебрегая сном и гробя свое здоровье, а потом вышел весь такой светящийся талантом, и никому это на фиг не надо, кроме плавающих ресторанов? Что тогда? Никогда больше не играть Рахманинова? Свыкнуться навеки с лаунжем и тем, что официанты зарабатывают больше тебя?

Я слушал и все больше цепенел. Если он был готов вкратце, но основательно излить душу первому попавшемуся незнакомцу, то накипеть должно было так, что страшно себе представить.

– А… А почему гробя здоровье? – задал я первый возникший вопрос.

– А попробуй проведи несчетные часы в одной позе, напрягая одни и те же мышцы определенным усилием, – как-то нехотя объяснил он. – У музыкантов дикие проблемы с телом. Но не в этом суть… Я всегда был готов с радостью принести в жертву и здоровье, и вообще что угодно. Только бы иметь результат. А когда его нет…

Он горестно замолк и послушал бурные аплодисменты дамочке за роялем.

– Мне кажется или ей больше рады, чем мне? – сглотнул он сухо. – Ладно, не хочу жаловаться. Не в моем это стиле. Просто как-то сегодня…

И тут меня наконец осенило.

– Я знаю! – возбужденно перебил я его. – Я знаю, как вам помочь!

– А я просил мне помогать? – удивился он.

– Ладно, я знаю, в чем проблема! – замахал я руками. – Как сделать так, чтоб было лучше! Можно? Ну, можно я скажу?

– Ну, скажи, – пожал он плечами без энтузиазма.

Я набрал побольше воздуха для предстоящего откровения.

– Вам надо избавиться от амбиций! – выдал я.

– Чего? – сдвинул пианист брови.

– От амбиций! От них надо избавиться! Именно они портят людям жизнь! Это я не сам придумал, проводилось исследование…

– Ах, ну разумеется, куда нам без исследований, – закатил глаза пианист.

– Серьезно! – разнервничался я в своем рвении спасти человека. – Оказалось, что уровень счастья определяют совсем не достаток и не исходный талант, если так можно сказать. А довольство тем, что есть. А вот нереализованные амбиции – это губительно!

Пианист отвернулся к реке и молча сделал несколько глотков вина, в то время как мадам в красном платье снова колошматила по несчастному роялю.

– Это же банально до невероятности, – наконец выдал он. – В принципе само собой разумеется. Если ни к чему не стремишься, не будешь и разочарован. Чего тут такого особенного?

– Но все же вы задумались, – не сдавался я. – Значит, в вас эти нереализованные амбиции есть. И надо думать, что с ними делать, если вы не хотите постоянно ходить в плохом настроении.

– Ты что, начинающий психолог, что ли? – повернулся он снова ко мне.

– Да нет, – смутился я. – Просто так получилось, что я как раз сегодня об этом с кем-то говорил.

– Может, у тебя тогда есть и готовый рецепт по избавлению от амбиций? – спросил он с неким вызовом.

– Сжечь, – выпалил я, сам дивясь такому предложению. – Их надо просто сжигать.

– Сжечь? – выкатил глаза пианист. – То есть самому броситься в печку или как?

Воспоминание о горящем блокноте вернулось ко мне резкой болью, но я лихо отмел его.

– Нет, образно говоря, – пытался я изо всех сил сделать вид, что точно знаю, о чем говорю. – Взять символ… Ноты, например. И сжечь в камине. Или диплом… Нет, – заметил я ошалелый взгляд моего собеседника. – Диплом не надо. Он еще, глядишь, пригодится. Но ноты? Вполне!

– И ты действительно думаешь, что, если я сожгу ноты, скажем, того же Рахманинова, сразу плюну на многолетнюю кропотливую работу и отброшу амбиции? – усмехнулся пианист.

– Мне вот, кажется, помогло, – признался я. – Я сжег блокнот со своими стихами и теперь больше не пишу.

– И долго уже? – поднял он одну бровь.

– До… Довольно, – соврал я, отводя глаза.

Пианист подпер подбородок кулаком и легко побарабанил по столу длинными пальцами.

– Глупый ты, – сказал он вполне дружелюбно.

– Лучше быть глупым и счастливым, чем шибко умным и депрессивным, – парировал я.

– Не знаю…

– Не знаете? – удивился я. – Как можно хотеть быть несчастным?

– А может, в несчастье этом кроется какая-то правда, – устало пожал он плечами. – Может быть, оно более глубокое, чем легкое счастье. А за глубь надо чем-то платить…

Такой поворот мыслей мне был совершенно непонятен, и я уставился на него пустым взглядом.

– Не знаю, – вздохнул он, взял сложенную салфетку и отбросил ее на середину стола. – Вероятно, это просто самообман неудачника, и мне еще надо дорасти до безамбициозного счастливчика.

Заметив мою озадаченность, он усмехнулся, протянул руку через стол и похлопал меня по щеке.