Солнце полуночи

«Да ладно тебе, – мысленно продолжала она, увидев, как я сник. – Ты бы принял это пари. Как я».

Я невольно оскалил зубы.

– Я тебя умоляю! – продолжала она. – Не могла же я упустить такую возможность. Речь не просто о Белле. Насчет того, что с ней все будет в порядке, я вполне уверена. Вся суть в том, чтобы преподать урок Розали и Джасперу.

– Ты не всеведуща.

– Но достаточно близка к этому.

Ее шутливое настроение мне не передалось.

– Если бы ты знала все, смогла бы объяснить мне, что делать.

«Ты сам разберешься, Эдвард. Я точно знаю».

Еще бы знать и мне.

* * *

Когда мы вернулись, дома были только мать и отец. Видимо, Эмметт предупредил остальных, чтобы слиняли и затаились на время. Но мне было все равно, даже если бы они остались. На их дурацкие игры мне не хватало сил. Элис тоже убежала искать Джаспера. И я только порадовался, что не придется вести лишние мысленные диалоги. Они мало чем помогали, когда я пытался сосредоточиться.

Карлайл ждал у подножия лестницы, отгородиться от его мыслей было нелегко: в них теснились те же вопросы, об ответах на которые я недавно умолял Элис. Мне не хотелось признаваться ему во всех слабостях, которые не давали мне сбежать прежде, чем будет нанесено еще больше ущерба. Не хотелось, чтобы Карлайл знал, какой ужас случился бы, если бы в тот раз я не вернулся в Форкс, как низко способно пасть мое чудовище.

Проходя мимо, я лишь коротко кивнул. Он понял, что это значит, – что я вижу его опасения, но ответить мне нечего. Вздохнув, он кивнул в ответ. Потом медленно поднялся по лестнице, и я услышал, как он вошел в кабинет к Эсме. Они молчали. Я старался не слушать, с какими мыслями она вглядывалась в лицо Карлайла, – ее тревогу, ее боль.

Карлайл лучше остальных, в том числе и Элис, понимал, каково мне приходится, что значит терпеть нескончаемую болтовню, бубнеж, суматоху в голове: он жил бок о бок со мной дольше всех. Поэтому, не говоря ни слова, он подвел Эсме к большому окну, которым мы часто пользовались как выходом. Не прошло и нескольких секунд, как они удалились настолько, чтобы я уже ничего не слышал. Наконец-то тишина. Теперь сумятицу у меня в голове производили лишь мои собственные мысли.

Поначалу я двигался медленно, почти с человеческой скоростью, – принимал душ, смывал с кожи и волос следы леса. Как и раньше, в машине, я чувствовал себя разбитым, сломленным, будто из меня выкачали силу. Разумеется, лишь в моем воображении. Если бы каким-то чудом мне удалось и впрямь лишиться своей силы, это было бы не что иное, как чудо и дар. И я бы стал слабым, безобидным, не представляющим опасности ни для кого.

Я почти забыл о том, как еще недавно боялся – боялся так самонадеянно и заносчиво, – что Белла испытает отвращение, увидев истинного меня при солнечном свете. Самому себе я внушал отвращение тем, что потратил время на это эгоистичное беспокойство. Но пока я искал свежую одежду, пришлось вернуться к тем же мыслям. Не потому, что важно было, вызову я у нее гадливость или нет, а потому, что я должен был исполнить обещание.

Я редко задерживался мыслями на своей одежде даже в те моменты, пока надевал ее, не то что обдумывал ее заранее или по прошествии времени. Элис набивала мой стенной шкаф всевозможными вещами, и все они как будто бы неплохо сочетались друг с другом. Весь смысл одежды заключался в том, чтобы помогать нам не выделяться – следовать моде текущего периода, маскировать нашу бледность, как можно лучше скрывать кожу, но так, чтобы никого не шокировать тем, что мы одеты не по сезону. Элис умудрялась развернуться даже в этих рамках, сама идея неприметного внешнего вида оскорбляла ее. Выбор одежды для себя и для нас, всех остальных, был для нее формой творческого самовыражения. Наша кожа была прикрыта, ее мертвенно-бледный оттенок ни в коем случае не подчеркивался насыщенными тонами, мы выглядели в полном соответствии с современной модой и стилем. Но при этом выделялись. Эта поблажка казалась безобидной, вроде наших автомобилей.

Если не принимать во внимание прогрессивные вкусы Элис, вся моя одежда предназначалась для того, чтобы скрывать тело по максимуму. И если я намерен в точности исполнить свое обещание Белле, мне понадобится оставить на виду не только руки. Чем меньше я ей покажу, тем проще ей будет абстрагироваться от моего недуга. А она должна увидеть меня таким, какой я есть.

В тот момент я вдруг вспомнил о рубашке, которую еще ни разу не надевал, запрятанную в самой глубине шкафа.

Эта рубашка представляла собой аномалию. Обычно Элис не покупала нам одежду, не увидев нас в ней заранее. И как правило, строго следовала своим принципам. Мне вспомнился день двухлетней давности, когда я впервые увидел эту рубашку на вешалке рядом с другими новыми приобретениями Элис, но в самом дальнем углу, будто она понимала, что выбрала ее зря.

– А это для чего? – спросил я.

Она пожала плечами. «Не знаю. На модели она смотрелась неплохо».