Солнце полуночи

Примерно в середине нашей недели однажды вечером Карлайл отправил меня впервые за все время пройтись в одиночестве. К своему заданию я отнесся со всей серьезностью и постарался придать себе как можно более человеческий вид – закутался в толстую многослойную одежду, притворяясь, будто чувствую холод. Едва очутившись на улице, я начал следить, чтобы мое тело оставалось жестким, неприступным для любых искушений, а движения – медленными и осознанными. Я разминулся с мужчинами, которые возвращались домой с обледеневшей верфи. Никто меня не окликнул, но я и не лез вон из кожи, чтобы ни с кем не встречаться. Я думал о будущей жизни, когда стану таким же спокойным, умело владеющим собой, как Карлайл, и представлял себе миллион таких прогулок, как нынешняя. Ради забот обо мне Карлайлу пришлось отложить все свои дела, и я твердо решил, что вместо обузы вскоре стану для него ценной находкой.

Гордясь собой, я вернулся на наш постоялый двор и стряхнул снег с шерстяной шапки. Карлайл наверняка с волнением ждал моего рассказа, и мне не терпелось отчитаться. В конечном итоге было совсем не трудно находиться среди людей, полагаясь на одну только силу воли в качестве защиты. В комнату я вошел, притворяясь невозмутимым, и не сразу заметил резкий запах смолы.

Я готовился поразить Карлайла успехом, достигнутым с такой легкостью, а он приготовил сюрприз для меня.

Койки были аккуратно составлены в углу, шаткий стол задвинут за дверь, чтобы освободить место для елки – такой высокой, что верхними ветвями она задевала потолок. Хвоя была влажной, кое-где на ней еще виднелся снег – так быстро Карлайл прилепил воском свечные огарки к концам веток. Все свечи горели, теплый желтый отблеск падал на гладкую щеку Карлайла. Он широко улыбался.

«С Рождеством, Эдвард».

С толикой смущения я осознал, что мое великое достижение, моя одиночная экспедиция была просто-напросто уловкой. А потом обрадовался, понимая, что Карлайл настолько доверяет моему умению владеть собой, что был готов отослать меня из комнаты, устроить мнимое испытание ради того, чтобы подготовить мне сюрприз.

– Спасибо, Карлайл, – поспешил откликнуться я. – И тебя с Рождеством.

Честно говоря, я не знал толком, как мне относиться к этому жесту. В нем было что-то… инфантильное, как если бы моя человеческая жизнь представляла собой не что иное, как личиночную стадию, которую я оставил далеко позади вместе со всеми ее прелестями, и вот теперь мне предлагали вновь передвигаться ползком в иле, несмотря на то что у меня уже имелись крылья. Я казался самому себе чересчур старым для атрибутов праздника и в то же время был растроган попыткой Карлайла создать его для меня, помочь ненадолго вернуться к прежним радостям.

– У меня есть попкорн, – сообщил он. – Я подумал, может, тебе захочется украшать елку вместе.

По его мыслям я видел, что это значит для него. Уже не в первый раз я замечал, как его мучает глубокое чувство вины за то, что он втянул меня в эту жизнь. Он был готов обеспечить мне все мелочи, доставляющие людям удовольствие, какие только мог. А я был не настолько избалован, чтобы отказывать ему в этом удовольствии.

– Конечно, – согласился я. – Думаю, в этом году мы справимся в два счета.

Засмеявшись, он принялся раздувать угли в камине.

Было совсем нетрудно вписаться в предложенный им вариант семейного праздника, пусть даже для очень маленькой и странной семьи. Но, несмотря на то что я легко справлялся со своей ролью, меня не покидало чувство непринадлежности к миру, в котором я ее играл. И я терялся в догадках, привыкну ли когда-нибудь к жизни, построенной Карлайлом, или всегда буду казаться самому себе чужаком. Неужели во мне больше от настоящего вампира, чем в нем? Слишком много от существа, вся жизнь которого – кровь, чтобы принять более человеческую ментальность Карлайла?

Со временем на мои вопросы нашлись ответы. В тот период я был еще новорожденным в большей мере, чем сознавал, и по мере того, как взрослел, мне становилось легче. Ощущение отчужденности сгладилось, я обнаружил, что принадлежу к миру Карлайла.

Но в те праздники личные переживания сделали меня уязвимым для чужих мыслей в большей мере, чем следовало бы.

На следующий вечер мы встретились с друзьями – состоялся мой самый первый «выход в свет».

Это случилось после полуночи. Мы покинули город и направились по холмам к северу от него, выискивая территорию подальше от людей, пригодную для моей охоты. Я крепко держал себя в узде, то и дело прислушивался к азарту, который рвался на свободу, так и норовил повести меня сквозь ночь на поиски чего-нибудь, что утолит мою жажду. Прежде нам следовало убедиться, что мы удалились от людей на достаточное расстояние. Стоило только дать бушующим во мне силам вырваться, и моей воли уже не хватит, чтобы сдержаться, если я учую запах человеческой крови.