Солнце

Просто спор. Спор двух придурков, которым было нечем заняться – ведь у них все есть: и деньги, и слава, и… власть. Над такими наивными и безмозглыми идиотками, как она.

Спор из-за скуки.

Лилит до боли сжимает одеяло. Ей нехорошо – по щекам бьет гневное пламя, глаза застилает странный туман – может быть, это слезы? Лилит проводит дрожащей рукой по глазам – они сухие.

– Может, поднимем ставки? – предлагает Кезон, который тоже не видит Лилит. – Проигрываешь ты – споешь песенку «Пепельных цветов». На стадионе «Уэмбли» – кажется, он откроет следующий тур?

– Рехнулся? – хмурится Октавий. – На такое я не буду подписываться.

– Потому что боишься проиграть, малыш Ричард.

– Тебе не взять меня «на слабо», успокойся. Но если хочешь – можем поднять твою ставку. Проиграешь и скажешь Кею – Кей ведь, верно? – что сходишь по нему с ума и дичайше хочешь. Публично. Эта новость взорвет таблоиды.

– Иди ты. Не упоминай его при мне. – В глазах Кезона вспыхивает пламя и тотчас гаснет.

– Оставляем старые ставки? Гитары?

Они оба коллекционируют редкие инструменты, принадлежащие некогда величайшим музыкантам. Обоим есть что терять. И обоим есть, на что спорить.

– Твоя «Элис» скоро станет моей, – кивает Кезон. – А ведь когда-то на ней играл сам Шоу[6]!

– Я тебе ее не отдам, – отзывается Октавий.

Лицо Кезона вдруг меняется – становится озадаченным. Но Октавий не успевает спросить, что случилось.

– Ты можешь сделать это прямо сейчас, – раздается неожиданно звонкий голос Лилит. – Можешь отдать свою «Элис» прямо сейчас. Потому что ты уже проиграл.

Октавий резко оборачивается – позади стоит Лилит, завернувшаяся в одеяло. Он не узнает ее лицо – резкие тени падают на него, искажая. Лилит в ярости. Зла. Обижена.

– Черт, – только и молвит музыкант, опуская руку с телефоном. Он растерян. Ему и в голову не приходило, что она может слышать их разговор.

– Кто-то звонит в дверь, пойду открою, – говорит Кезон с веселым сочувствием. – Вы уж разберитесь как-нибудь, пока-пока.

И отключается.

Лилит медленно подходит к застывшему Октавию и дает звонкую пощечину.

– Я все слышала, – сообщает она и горько усмехается.

Он все так же молчит. Просто смотрит на нее и молчит.

– Какая же ты тварь, – Лилит прикрывает глаза. – А ведь я решила, что ты хороший человек. Зря.

Октавий видит, как трясутся ее пальцы.

– Заслуженно, не спорю, – касается он горящей щеки – удар получился хлестким и болезненным. – Но давай поговорим.

– О чем? – выкрикивает Лилит. – О том, что ты и твой дружок решили на спор захомутать двух девчонок? Как ты сказал? Которые нереально бесят? Хотели доказать друг другу свою крутость?

Она запрокидывает голову и смеется – громко и страшно. Октавию не нравится этот смех. И эта ситуация ему не нравится. Он не хотел, чтобы Лилит что-то узнала. И он действительно думал о том, чтобы встречаться с ней.

– Какая же я дура! Дева Мария, какая же наивная идиотка! Меня ослепили деньги, которые ты предложил за роль подружки! Деньги. Деньги. Ненавижу деньги, – вдруг переходит Лилит с крика на хриплый шепот. – Ради них я столько раз прогибалась, терпела, унижалась. Ради денег согласилась стать твоей подружкой, чтобы обмануть твою мать. А ведь дело было не в этом, верно? Ты просто поспорил со своим другом. Кто дольше… Продержится…

У нее во взгляде столько боли, что Октавий окончательно теряется.

– Мать действительно хотела, чтобы у меня кто-то появился, – сухо говорит он. Как себя сейчас вести, Октавий не знает. Девушки его ни разу не били.

– Какая я жалкая. Сначала повелась на деньги и то, что когда-то ты был моим кумиром. А потом решила, что ты прекрасный человек. Знаешь, Ричард, каждый день с тобой был словно сказка, – Лилит улыбается, но эта улыбка словно оскал. – Я знала, что однажды сказка закончится – у таких Золушек, как я, часы всегда пробивают полночь и волшебство исчезает. Но я не знала, что ты никакой не принц. А обыкновенная мразь. Господи Иисусе, какая же я жалкая, жалкая, жалкая!..

Лилит бьет себя по щеке, и Октавий хватает за ее за тонкое запястье, чтобы она перестала это делать.

– Не трогай меня! – вырывает руку девушка. – Не смей меня касаться!

– Нам нужно поговорить, – как робот, повторяет он.

– Поговори со своим другом. Может быть, найдете еще несколько таких же идиоток, как я. Убери руку, я сказала.

Она уходит – не убегает в слезах, а уходит, придерживая свое дурацкое одеяло, словно обноски некогда шикарного платья. Хочет казаться несломленной. Уйти с прямой спиной. Сохранить остатки достоинства. Но в спальне, где лежат ее сумка и платье, она не выдерживает и ревет, закрывая рот рукой, чтобы Октавий не слышал. Он стучится в дверь, явно переборов себя, и снова просит ее успокоиться, но Лилит не открывает ему. Молча плачет.

И он уходит.

Она с трудом успокаивает себя, надевает алое платье – не помнит, где ее вещи, потому что чувствует себя будто в тумане, хватает сумку и идет, громко стуча каблуками, к двери.

Ей сложно дышать, и все, чего Лилит хочет – так это оказаться на улице, подальше от этого дома. Подальше от Ричарда.