Союз и Довлатов (подробно и приблизительно)

Я отправился в Святогорский монастырь. Старухи торговали цветами у ворот. Я купил несколько тюльпанов и поднялся к могиле. У ограды фотографировались туристы. Их улыбающиеся лица показались мне отвратительными. Рядом устроились двое неудачников с мольбертами.

Я положил цветы и ушел.

Тут, наверное, не нужно комментировать по поводу того, что и почему «отвратительно». На мой взгляд, проза Довлатова как раз наполнена «сочувствием движению жизни в целом». Не буду углубляться в стилистический анализ, но уроки пушкинской прозы отчетливо различимы в довлатовском письме: лаконичность, внешняя простота и то общее воздействие, что не поддается формальному исследованию.

Повесть наполнена внутренними отсылками, которые не всегда видимы читателю. Многие помнят сцену, когда герой во время своей первой экскурсии, рассказывая посетителям о няне Пушкина, допустил ошибку, которая могла стать роковой:

И наконец:

– Поэт то и дело обращался к няне в стихах. Всем известны такие, например, задушевные строки…

Тут я на секунду забылся. И вздрогнул, услышав собственный голос:

Ты еще жива, моя старушка,
Жив и я, привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой…

Я продолжал декламировать, лихорадочно соображая:

«Да, товарищи, вы совершенно правы. Конечно же это Есенин. И действительно – „Письмо к матери". Но как близка, заметьте, интонация Пушкина лирике Сергея Есенина! Как органично реализуются в поэтике Есенина…» И так далее.

Отсылка к есенинскому «Письму к матери» не случайна. В семье Довлатовых это стихотворение имело особое значение. Именно оно стало основой для поэтического упражнения отца Довлатова. В конце двадцатых голов он активно пробовал себя в литературе. Одним из заходов в поэзию Доната Весеннего (представим на миг судьбу Довлатова, если бы отец сделал псевдоним официальной фамилией) был перепев модных тогда есенинских строк.

Где теперь ты, старенький мой ребе,
Так же ль ходишь, ноги волоча?
Помнишь, мы, без сахара и хлеба,
По утрам холодный пили чай?
А потом, когда туман белесый
Запрягает солнце, как в хомут,
Мы с тобой ходили часто к лесу
И старались покорить Талмуд…
Так прошла мальчишеская удаль,
Но теперь я много старше стал,
И забытый ветхий том Талмуда
Я давно сменил на «Капитал».
Только ты не видишь в этом толку
И меня, наверное, клянешь,
По субботам в старенькой ермолке
В синагогу медленно бредешь.
Ну а я, когда смолкают трубы,
Я тогда в ячейке или клубе
До утра возиться бы не прочь.

Безусловно, эти отцовские строки хорошо знал и Довлатов. Поэтому смещение носит не только литературный, но и семейный характер.

В чем-то пребывание Довлатова в Заповеднике действительно параллельно пребыванию Пушкина в Михайловском. Как и поэта в ссылке, Довлатова навещают столичные друзья. Одним из них был Евгений Рейн. Он приехал в «пушкинские места» в командировку от журнала «Пионер». Командировочные быстро закончились. Не обошлось, видимо, без содержательных посиделок в «Лукоморье», «Витязе» и других важных местах Заповедника. Довлатов уезжает навестить семью. Друзья, вы помните гигантскую яичницу, абрикосовый компот? Кулинарное воскрешение прошлого продолжается, открываем новый продукт: