Содержанка для президента

— Угу… оборванкой. Да ее в первый же день к вечеру в отдельные хоромы определили, и осматривал САМ Коневский. Приезжал из-за нее в наш сарай. Я говорила, что это та еще птица.

— Хм… да просто папика себе какого-то подцепила. Тоже мне птица. Воробышек. Не более.

— Из таких воробышков, Верка, вырастают такие павы, что тебе и не снилось. Коневский, милочка, самого президента лечит и всех этих шишек. Чтобы он к нам приехал, тут должна по меньшей мере дочь генерала лечиться. Папики те вон на Балтийской все отлеживаются, а тут полет выше надо брать.

— Вот я и говорю, кто бы мог подумать. Пигалица.

— Ну пигалица — не пигалица, а глазищи ее зеленые видела? Красивая девка. Такая вся аристократичная, хрупкая, тоненькая. Ей бы в царские времена в карете разъезжать и меха носить.

— Скажешь тоже. В моде всегда были и будут блондинки.

Я так и не поняла, о ком они болтают. Вряд ли обо мне.

Возле машины меня поджидал Глеб. Когда увидела его, вначале обрадовалась, потом вспомнила, как он меня высадил на вокзале, и радость испарилась.

Позади меня плелся тот самый человек, который принес в палату пакеты. Теперь он тащил цветы, опять те же пакеты, а медведя я ему не доверила. Его я тащила сама и даже не дала положить в багажник.

Пока мы ехали в машине, я снова и снова задавала себе вопрос — почему он решил меня вернуть, почему нашел меня в этой больнице… зачем эти цветы и мишка. Мой воспаленный мозг жаждал невероятных ответов, он придумывал себе причины и ликовал от них, сходил с ума. Я даже не приняла обезболивающее и забыла о своих ребрах.

Машина подъехала к дому, и мое сердце забилось еще сильнее. Он вдруг показался мне родным этот дом после холодной палаты и подворотни в моих мыслях. Я хотела в него обратно… Как же много я тогда хотела и навыдумывала себе. По лестнице поднялась и его увидела. В самых дверях.

Остановилась и дыхание перехватило…

Глава 10

Мне казалось, что я иду к нему очень долго, медленно, и мне очень хотелось быстрее, но я считала шаги, и время остановилось, словно я не видела его очень долго.

Ветер трепал его густые волосы, отбрасывал со лба, и этот зимний взгляд такой обжигающе синий, такой темный и манящий. Оказывается, я ужасно боялась, что больше не увижу его. Пошла быстрее и, когда приблизилась совсем близко, растерялась. А потом быстро обняла его и зарылась лицом в мягкий шерстяной свитер. Запахло надежностью и мужчиной. Именно так я могла охарактеризовать запах Айсберга. От него пахло мужчиной. Взрослым, опытным, сильным. Ощутила, как большая ладонь легла мне на голову и провела по волосам. От этого касания у меня пробежали мурашки по коже, а потом вдруг пальцы впились в мои волосы и резко дернули за них назад, так, что мне пришлось запрокинуть голову и привстать на носочки.

Глаза Айсберга теперь были так близко к моим глазам, что я видела светло-синие разводы в его радужках и расширенные бездны зрачков.

— Если ты сейчас переступишь порог этого дома, ты больше никогда не сможешь отсюда выйти, ты больше никогда не сможешь сказать слово «нет». Ты будешь принадлежать мне. Беспрекословно. У тебя десять секунд, чтобы развернуться, сесть обратно в машину и уехать… Тебя отвезут туда, куда скажешь. Я даже дам тебе денег. Десять… девять… восемь…

Я смотрела на его губы, на то, как они считают, как отталкиваются от них четкие слова, как при этом чуть выпячивает полная нижняя губа. Мои собственные губы начало покалывать от желания ощутить, что значит его поцелуй. Я ведь… могу сейчас уйти. Да, наверное, могу… точнее, должна бы. Но меня слишком манят его губы. И если я уйду, я никогда не узнаю, какие они на вкус. Соленые или сладкие.

— Пять… четыре… три… беги…

Вскинула руку и провела по его лицу. Мне давно хотелось это сделать. Тронуть его лицо, там, где скула, чуть ниже щеки, касаясь пальцами шеи, провести вниз, чтобы обхватить ладонью сильный затылок.

— Не хочу уходить… хочу вас целовать…

— Два… один…, — смотрит все так же пристально, как будто вцепился в меня взглядом, и я уже не смогу отвести свой взгляд никогда, — целуй.

Это прозвучало так неожиданно, что у меня сердце сорвалось и, кажется, полетело в адскую пропасть его глаз. Я потянула его к себе за затылок и по-дурацки ткнулась губами в его губы. И замерла. Они очень горячие, они пахнут морем, и его верхняя губа между моими приоткрытыми в страхе и нерешительности. Я никогда раньше не целовалась. Обхватила ее губами и вдруг ощутила, как он весь вздрогнул, сдавил меня обеими руками. Одной за талию, а другой за затылок, и впечатал мой рот в свой, раскрывая его широко и захватывая мои губы как будто укусом, с сосущим движением втягивая их, а затем сильно проталкивая язык мне в рот. Я, кажется, застонала от неожиданного и острого наслаждения. Меня всю пронизало током и в висках запульсировало сумасшествие, захватило дух. Нет, я его не целовала. Я не умела, не знала. Это он меня пожирал. Кидался на мой рот, атаковал его с дикой силой, кусая мои губы, трепая их, засасывая мой язык в себя, кусая его, и от удовольствия я вся размякла, повисла, цепляясь за его плечи.