Содержанка для президента

ЕЕ не просто задели мои слова, она так тряхнула головой, что очки свалились с одного уха, и ей пришлось нервно поправить их обратно.

— Я не прислуга!

— А кто?

Эти судорожные потуги найти ответ отразились на ее лице.

— Я… я более тридцати лет в этом доме! Я сейчас заставлю тебя убрать эти цветы и эту безвкусицу.

— Я поставлю снова!

Ответила тихо, но отчетливо.

— Это мы посмотрим! Уверена, что уже сегодня вечером вылетишь отсюда, как пробка. Маленькая… потаскушка!

Она извлекла из кармана кнопочный сотовый и принялась лихорадочно тыкать в него пальцами. Тяжело дыша, я держала банку прижатой к своему телу, и аромат роз забивался мне в ноздри. Они пахли, как и Айсберг, другой жизнью, роскошью и благополучием. А от слова «потаскушка» пылали щеки и саднило в груди. Как будто там только что разодрали ногтями. Почему-то от этой холенной женщины слышать такое слово было обидно. Оно резануло и заставило проглотить слезы.

— Ожидайте, вас соединят.

Монотонный голос то ли коммутатора, то ли секретаря. Обе слушаем музыку. Классическую. Венский вальс. После отъезда Айсберга прошли сутки. Я не знаю, куда она звонила… но почему-то была уверена, что ему.

— Да! Что случилось?

От звука властного низкого голоса у меня вдоль позвоночника пробежали мурашки и нежно защекотало внизу живота. По всему телу разлилась истома. Вдруг очень сильно захотелось его увидеть. Как говорит это властное «Да! Что случилось?», как шевелятся в этот момент его губы.

— Она… эта… эта девчонка по всему дому расставила банки с цветами! Трехлитровые банки, представляете?! И не дает их убрать!

— Это экстренный номер, Виолетта Марковна!

В голосе металлические нотки сильного раздражения.

— Я понимаю и прошу прощения за то, что беспокою… но я в течение многих лет не пользовалась им… но это превосходит все мои. все границы! Это вопиюще! Людмила Антоновна бы…

— Что? Банки? Пусть Вадим съездит в город и привезет вазы. Это все?

— Нет… эта… эта девушка, она называла меня прислугой, она наглая, и я требую, чтобы вы с этим разобрались…

— Я так понимаю, вы хотите уволиться с этой должности, Виолетта Марковна? Я верно вас понял?

Она замолчала и судорожно сглотнула. А мне захотелось рассмеяться и одновременно с этим вдруг стало ее жалко. Я видела, как поникли ее худые плечи, и даже высоко взбитая прическа обмякла. Это был жестокий ответ. От неожиданности даже я обомлела.

— Нет… я…

— Я ценю ваш вклад в благосостояние этого дома и готов оплатить вам высокие отступные.

— Я не хочу увольняться.

Прозвучало тихо и очень жалко. Вся спесь Евы Браун растворилась в ледяном голосе ее хозяина. И сейчас она напоминала поджавшую хвост собачонку.

— Вот и славно. Купите вазы. И больше не звоните по этому номеру по таким пустякам, или мне самому придется попросить вас уйти на пенсию. И… пусть Марина делает все, что захочет, в рамках разумного.

Развернувшись на каблуках, она выскочила из кабинета, а я водрузила трехлитровую банку обратно на стол и открыла форточку, впуская теплый октябрьский воздух. Внутри меня бушевал адреналин, взорвалось какое-то безумие. Просто от того, что ОН назвал меня Мариной… Знал мое имя. И оно прозвучало его голосом как-то невероятно необычно, как-то невероятно прекрасно. Меня ведь никто не называл Марина. Маруська, Мэри, Марьяшка. Да как угодно, только не Марина. И… он за меня заступился. Впервые за меня заступились.

Вазы привезли примерно через час. Все одинаковые — белого цвета. Я бы выбрала совсем другие, но… лучше так, чем банки. Виолетта совершенно исчезла с горизонта. Теперь меня не гнали на обед по строго определенному времени, и я сама пришла на кухню и пообедала тем, чем мне захотелось.

Не знаю почему, но меня снова и снова влекло к кабинету Айсберга. Точнее, я знала почему. Мне хотелось узнать о нем хотя бы что-то. Даже они не называли его по имени. А я хотела знать, как его зовут.

К вечеру я вернулась туда снова. На улице разбушевался ливень. Монотонный, осенний с одинаковым шумом стекающей воды с пожелтевшей листвы, ударами по крыше и ровными потеками на стеклах. Когда-то мама говорила, что если дождь косой, то он ненадолго, а если прямой, то будет лить сутками, особенно если на лужах есть пузыри.

Во дворе зажглись фонари, охрана протащилась под окнами в своем очередном рейде вокруг дома. В плащах с фонариками и рациями они прошлись черной стайкой, как Ночной дозор, и исчезли в мокром тумане. Кого и от кого охраняют — загадка. Потом я польстила себе, что они охраняют меня, и стало приятно.