Собрание сочинений. Том 9

В пирогах он любил середочку,
да и водочку под селедочку.
Даже в мире сивушном,
                                      накуренном
оставался тем Валей Никулиным,
в ком проблескивала так внове
нежность Мышкина и в Смердякове.
И в Израиле Валя-Валечка
был странней и беспомощней валенка —
что все ищет, как цели побега,
во библейских песках —
                                       горстку снега.
Был Израиль – страна не чужая.
Он ее не клеймил, уезжая,
и как домик кривоарбатский,
сам в себя вновь решил перебраться.
Из арбатских забытых развалин
эмигрирую я в голос Валин,
что прощально читал в Политехе,
две свечи в зрачках полутепля,
монолог,
             запрещенный в кино,
неслучившегося Сирано.

Мы напрасно не сбыться боялись.
Недостойны обида и ярость
от украденных главных ролей.
Знаешь, Валечка, мы состоялись!
По селедочке!
                       Снова налей!
Надо нам умирать веселей!
Лжегероев монументальность
слабосильней,
                       чем сентиментальность
беззащитного города Да.

Это шестидесятников школа,
гда мы пели без стеба,
                                    прикола:
«Надежда, я вернусь, когда…»
Мы в иных поколеньях таимся.
Мы и в будущем состоимся —
нами родина молода!
Из далеких далеков,
                                 как прежде,
мы вернемся в Россию,
к надежде,
а Россия —
                   надежда всегда.

12–13 августа 2005

Пассажир Никаноров