Собрание сочинений. Том 7

Мечты о сладком – детства горькие мечты
среди безрадостной,
                                бессладостной Москвы.
Я бредил тортами,
                              грильяжем и халвой,
и сахар сыпал в глотку
                                     ложкой суповой.
Конфеты «Мишка»
                               мне во сне просились в рот.
Вот почему так любит
                                    Шишкина народ.
Я пачку «Норда»
                            с краю ловко надрывал
и рассыпные папиросы
                                      продавал,
но в сорок пятом,
                            в День Победы, у Кремля
их раздавал,
                    в толпе давая кругаля.
И видел я:
                 у инвалидов, у солдат
мои салютинки,
                          светясь, в зубах сидят.
Американец «Кэмел»
                                   выдернул из губ
и взял мой «гвоздик»
                                   с уваженьем: «Вери гуд!»
Он жвачку дал мне
                               и обертку открутил.
А я подумал, что конфета.
                                          Проглотил.
И мир казался мне
                               ирисочной горой
над белым озером
                             сгущенки даровой.
Я отоварился
                      сгущенкой как-то раз.
Ее я вылил из бидона
                                   в медный таз,
и огольцы,
                 что и не видели коров,
хлебали ложками ее
                                 со всех краев.
На демонстрацию
                             наутро шли мы все,
боясь попасться
                          карамели, монпансье.
Мы поднимали
                         пионерские флажки,
а от сгущенки этой
                               слиплись все кишки.
Так мне урок
                     дала пожизненный Москва,
что сладость может быть
                                         пожизненно мерзка.
С тех пор, как тонкостями
                                           кто-то ни тоньшит,
меня от сладенькой поэзии
                                            тошнит…

23 июня 1979

«Над той рекой…»

Над той рекой,
                        прекрасной и пугающей,
у скал и у деревьев —
                                  у всего —
был цвет какой-то предостерегающий,
хотя и непонятно – от чего.
Но не помогут предостережения
тому,
        кто перед выбором дорог,
поцеловав прощально свою женщину,
от страха сам себя предостерег…

23 июня 1979

«В киношке или на спектакле…»

В киношке или на спектакле
все любим плакать мы —
                                        не так ли? —
за те же денежки.
Смотря чувствительные драмы,
слез проливаем полведра мы,
добры,
          как дедушки.
Болезни чьи-то и уродства
в нас пробуждают благородство —
нам так приятственно.
Чужим страданьем умилиться,
словно пивком опохмелиться, —
весьма прохладственно.
С каким-то тайным сладострастьем,
следя за чьим-нибудь несчастьем,
мы жадно охаем.
Та – погибает от чахотки.
Тот – замерзает на Чукотке.
А мы
        живехоньки!
И в чтенье книг такая подлость,
когда блаженно преисполнясь
сентиментальностью,
вдали от горя,
                       очень кстати,
ты,
    зрительствующий читатель,
утешен дальностью.
А ты скажи чужому горю:
«Возьми мою путевку к морю,
а я побрызгаюсь
хотя бы в банной шайке вволю…»
Вступать боишься
                              с горем в долю,
боишься близости?
Лжесостраданье – не геройство.
Его комфорт имеет свойство
быть усыпительным.
Трусливо это и жестоко
быть в так жестокой жизни – только
слезливым зрителем.

23 июня 1979

«Шершавая, как избушка…»