Собрание сочинений. Том 2

Все, как прежде,
                         все, как прежде, в этом городе:
магазины,
                бани,
                       фабрики,
                                     химчистки,
ожиревшие напыщенные голуби,
самокатами гремящие мальчишки,
и московское особенное аканье,
и разносчицы жировок по квартирам,
и гуденье реактивное,
                                  и звяканье
проволочных ящиков с кефиром.
Все, как прежде,
                         все, как прежде, —
                                                      тем не менее
что-то новое —
                       и в тишине, и в говоре,
и какие-то большие изменения
происходят,
                   происходят в этом городе.
Рано утром,
                  в институт попасть рассчитывая,
я в трамвай влезаю с булкой непрожеванной:
что-то новое я вижу
                               и решительное
у студента за очками напряженными.
В том, как смотрит на меня маляр
                                                     натруженный,
в том, как лбом к стеклу прижалась ученица,
понимаю —
                  что-то, видимо, нарушено,
что-то начато
                     и вскоре учинится.
Все на месте —
                       и фасады,
                                      и названия.
Ни событий чрезвычайных,
                                            ни свержений.
Но во всем подозреваю
                                    назревание
и возможность неожиданных движений.

24 июля 1957

Парк

Н. Глазкову

Разговорились люди нынче.
От разговоров этих чад.
Вслух и кричат, но вслух и хнычут,
и даже вслух порой молчат.

Мне надоели эти темы.
Я бледен. Под глазами тени.
От этих споров я в поту.
Я лучше в парк гулять пойду.

Уже готов я лезть на стену.
Боюсь явлений мозговых.
Пусть лучше пригласит на сцену
меня румяный массовик.

Я разгадаю все шарады
и, награжден двумя шарами,
со сцены радостно сойду
и выпущу шары в саду.

Потом я ролики надену
и песню забурчу на тему,
что хорошо поет Монтан,
и возлюбуюсь на фонтан.

И, возжелавши легкой качки,
лелея благостную лень,
возьму я чешские «шпекачки»
и кружку с пеной набекрень.

Но вот сидят два человека
и спорят о проблемах века.

Один из них кричит о вреде
открытой критики у нас,
что, мол, враги кругом, что время
неподходящее сейчас.

Другой – что это все убого,
что ложь рождает только ложь
и что, какая б ни эпоха,
неправдой к правде не придешь.

Я закурю опять, я встану,
вновь удеру гулять к фонтану,
наткнусь на разговор, другой…
Нет, – в парк я больше ни ногой!

Все мыслит: доктор медицины,
что в лодке сетует жене,
и женщина на мотоцикле,
летя отвесно по стене.

На поплавках уютно-шатких,
в аллеях, где лопочет сад,
и на раскрашенных лошадках —
везде мыслители сидят.

Прогулки, вы порой фатальны!
Задумчивые люди пьют,
задумчиво шумят фонтаны,
задумчиво по морде бьют.

Задумчивы девчонок челки,
и ночь, задумавшись всерьез,
перебирает, словно четки,
вагоны чертовых колес…

Ночь на 25 июля 1957

Безденежные мастера

Ю. Васильеву