Собрание сочинений. Том 2

Не понимаю,
                    что со мною сталось?
Усталость, может, —
                                может, и усталость.
Расстраиваюсь быстро
                                    и грустнею,
когда краснеть бы нечего —
                                           краснею.
А вот со мной недавно было в ГУМе,
да, в ГУМе,
                  в мерном рокоте
                                           и гуле.
Там продавщица с завитками хилыми
руками неумелыми и милыми
мне шею обернула сантиметром.
Я раньше был не склонен к сантиментам,
а тут гляжу,
                  и сердце болью сжалось,
и жалость,
                понимаете вы,
                                      жалость
к ее усталым чистеньким рукам,
к халатику
                 и хилым завиткам.
Вот книга…
                   Я прочесть ее решаю!
Глава —
             ну так,
                        обычная глава,
а не могу прочесть ее —
                                     мешают
слезами заслоненные глаза.
Я все с собой на свете перепутал.
Таюсь,
          боюсь искусства, как огня.
Виденья Малапаги,
                              Пера Гюнта, —
мне кажется,
                    все это про меня.
А мне бубнят,
                     и нету с этим сладу,
что я плохой,
                     что с жизнью связан слабо.
Но если столько связано со мною,
я что-то значу, видимо,
                                    и стою?
А если ничего собой не значу,
то отчего же
                   мучаюсь и плачу?!

23–25 октября 1956

Портрет

Надменность в глазах ее серых —
любого она охладит,
и все-таки сердятся серьги
на тех, кто на них не глядит…

10 ноября 1956

Мама

Давно не поет моя мама,
да и когда ей петь!
Дел у ней, что ли, мало,
где до всего успеть!

Разве на именинах
под чоканье и разговор
сядет за пианино
друг ее – старый актер.

Шуткой печаль развеет,
и ноты ищет она,
ищет и розовеет
от робости и от вина…

Будут хлопать гуманно
и говорить:
                 «Молодцом!» —
но в кухню выбежит мама
с постаревшим лицом.

Были когда-то концерты
с бойцами лицом к лицу
в строгом,
               высоком, как церковь,
прифронтовом лесу.

Мерзли мамины руки.
Была голова тяжела,
но возникали звуки,
чистые, как тишина.

Обозные кони дышали,
от холода поседев,
и, поводя ушами,
думали о себе.

Смутно белели попоны…
Был такой снегопад —
не различишь погоны:
кто офицер, кто солдат…

Мама вино подносит
и расставляет снедь.
Добрые гости просят
маму что-нибудь спеть.

Мама,
         прошу,
                   не надо…
Будешь потом пенять.
Ты ведь не виновата —
гости должны понять.

Пусть уж поет радиола
и сходятся рюмки, звеня.
Мама,
         не пой, ради бога!
Мама,
         не мучай меня!

10 ноября 1956

Пролог