Собор

Управился с делами, оформился, как полагается, и теперь ждет Веруньку, — она еще задержалась в цеху. Договорились, что будет ждать ее здесь, в заводском парке, «возле Филимона». Нет уже Филимона-сталинградца, вместо него — пивные автоматы стоят. Выкрашенные в красное, как бензоколонки компании «Шелл». Ушла вперед автоматика за время, пока Баглай отсутствовал. Однако, что ни говори, а с Филимоном было веселее. Филимона сюда рабочий контроль поставил, честного человека надо было подыскать на такой скользкий пост. И несмотря на то, что руку Филимон потерял на фронте, работа у него и с одной рукой так и кипела: сам качает, сам наливает, тому сдачу дает, с тем шуткой перебросится, а на того уже глазом кинул, не перебрал ли. Внештатным дружинником считали Филимона в штабе. Баглай по-настоящему уважал его. Инвалид, и здоровьем не девятисил какой-нибудь, а самые заядлые дебоширы перед ним становились смирными. Значит, совесть у Филимона была, это она столько силы и авторитета человеку придает! Кому, бывало, скажет Филимон: «Довольно», — тот кружку больше не подставляй, а не поймешь — свои же металлурги и выйти помогут. И никто на него не обижался, — свой, заводской, на пене пивной не зарабатывал…

Теперь, вместо виртуозной работы Филимона, автоматика заряжает работяг «Жигулевским». Только смена кончалась, у автоматов уже толпятся заводчане, точат лясы, в остротах состязаются да царей поругивают:

— Проклятые тираны! Триста лет царевали, а не могли и на нашу долю тарани насушить! Хоть дымом закусывай!..

Только было собрался Баглай жажду утолить, как знакомый голос из-за спины:

— Ба! Кого я вижу? Индийский гость!

В радостной улыбке раскинул Володька Лобода руки для объятий. Чубчик метелкой, на пухлых, с детским румянцем, щеках никаких следов усталости, покурносел пуще прежнего, молодое брюшко появилось. Стиснул Баглая в объятиях, все-таки друг, и сосед, и кум, однако при этом бурном проявлении чувств Ивану совсем некстати припоминается, что мать почему-то недолюбливает Володьку. Кажется, после того случая… Когда они были еще подростками и Володька, вернувшись из эвакуации с Урала, впервые пришел проведать Ивана, пошутил: «Ну, как жил тут, оккупант? — и сквозь шутку все же прорывалось превосходство. — Чем занимался, что делал для народа?» Неприятно тогда Ивану стало. «Жернова делал», — прогудел он в ответ. «Какие жернова?» — «А те, что гудят, аж в Берлине слышно», — сказала мать оскорбленно, а потом как-то показал ему Иван те жернова, горькое изобретение оккупации. Факт незначительный, но мать Баглая и сейчас еще поминает те жернова, как только рассердится на Володьку. Но, в конце концов, это пустяки. Володька, явно радуясь, с ног до головы разглядывал своего давнишнего товарища: ну, как, мол, не очень усох на индийских харчах? И, видимо, остался доволен осмотром: не изменили тропики сухопарого зачеплянского сталевара, такой же лупоглазый, с копной медной проволоки на голове, с твердым, костлявым лицом. И в то же время в чем-то неуловимом все же не тот, появилась сдержанность, не замечаемое прежде благородство, что ли…

— Ну как там? Контрасты видел?

— Случалось…

И хотел еще добавить: «Такие видел контрасты, что тебе, брат, и не снилось». Но не стал распространяться.

Володька сиял своей цветущей курносой физиономией:

— Вишь, какова теперь наша Зачеплянка! В джунгли, за экваторы ее выдвиженцев приглашают, приезжайте, научите, дорогие украинские металлурги… Опыт свой передайте. Научил ты их там? Сколько с пода печи берут?

Иван не торопился с ответом. Про Володькиного отца спросил. Наставник ведь Баглая, от него Иван набирался сталеварской науки. Провожая в Индию, старик Лобода строго напутствовал своего воспитанника: «Береги там честь металлурга, Иван. Чтобы о мастерах с Днепра и там добрая слава пошла…»

— Как он поживает на заслуженном, наш Изот Иванович?

— Да разве ж тебе не рассказывали? В Дом металлургов устроил старика, там ему лучше, такой еще тебе казарлюга… — и с каким-то набежавшим облачком Володька поясняет, что годы, конечно, берут свое, характер портится. Старое, оно как малое, ему надо угождать, а что может несчастный холостяк, перегруженный обязанностями? Заедает проклятая текучка… Чтобы домой забрать старика, надо сначала построить семью, — я было и попытался. Но братуха твой поперек дороги встал, не по-дружески со мной поступил…