Собор

— Ты кто такой? — прозвенел позади него высокий голосок.

Мальчик обернулся. За его спиною, держа в руке наполовину съеденное яблоко, стояла девочка одних с ним лет или чуть помладше, в белом кружевном платье. У нее были большущие, круглые, черные глаза, круглые щеки, покрытые абрикосовым румянцем, и много-много круглых, черных кудряшек, раскиданных по плечам и по спине.

— Ты кто? — повторила девочка.

Егорка растерялся было, но тут же решил не сробеть, принял позу величавой небрежности и представился:

— Демин я. Егор. Рабочего Кондрата Демина сын. А ты кто будешь?

— А я Елена, — сказала девочка просто. — Но если хочешь, можешь звать меня Леной. А ты чего в рубашке ходишь?

Мальчик пожал плечами.

— В чем же ходить, коли штаны мои унес кто-то. А ты вот скажи: знаешь, кто такие эти? — и он указал на статуи.

— Это? — Елена засмеялась. — Они тебе нравятся, да?

— Красивые! — Егорка, как ни солидничал перед нею, не мог скрыть восторга. — Они мраморные, ага?

— Мраморные и бронзовые. Это греческие и римские боги, герои, цари. Этот вот Аполлон, а это его сестра Диана[67]. А этот большой бронзовый — римский император Октавиан Август[68].

— А это кто, ангел? — Егор указал пальцем на мальчика с крыльями и большим изогнутым луком.

Девочка опять засмеялась, весело тряся кудряшками:

— Тоже скажешь, ангел! Это Купидон. Его римляне звали Амур. Он бог любви. Вот как выстрелит в человека из лука, так тот и влюбится и страдать будет от любви.

— И пускай страдает, коли дурак! — сказал Егорка. — А умный бы не страдал, а взял да женился.

— Ну, а если бы она его не полюбила? — лукаво спросила Елена. — Амур же стрелял только в одного человека, а другой его мог и не любить…

Такого оборота Егорушка не ожидал.

— Коли так, худо! — вздохнул он. — Вовсе без мозгов Амур этот… Но все одно красивый. А кто ж их делал всех?

— Скульпторы, — ответила девочка. — Только очень-очень давно. Две тысячи лет назад, а то и больше…

— Ух ты! — не поверил мальчик. — А разве и тогда уже люди были?

— Были и еще раньше, — кудряшки Елены опять потешно затряслись. — Господь сотворил мир очень давно…

Мальчик смутился. Эта девчонка так много знала, что говорить с ней было страшновато. Но она все равно нравилась Егору.

— Слушай, — помолчав, спросил он, — а ты кто? Дочка барина тутошнего?

— Какого такого барина? — удивилась Елена. — Ах, хозяина дома! Не-а, у него нет детей. Я дочь управляющего, Алексея Васильевича. А ты хоть знаешь, чей это дом?

— Почем мне знать? Поди, графа какого…

— Сам ты граф! Это Августа Августовича дом.

Егорка ахнул:

— Ну?! Главного архитектора нашего?!

— Его. А ты, значит, тот мальчик, который с лесов упал, да?

Он шмыгнул носом:

— Я не падал. Там доски разъехались… А как же это я тут оказался? И что главный скажет, коли меня увидит? Поди-ка орать начнет…

— Дурачок! — возмутилась Елена. — Да он сам тебя сюда и принес. И доктора звал к тебе. А моя матушка и Элиза Эмильевна около тебя сидели, и Варя еще. А я молилась вместе с матушкой, чтоб ты поправился. Вот ты и здоровый теперь.

— Само собой, — Егорка опять зашмыгал носом, стараясь не показать своего смущения. — Значит, вот оно как… Наши мужики про главного говорили, что он строгий, но не злой…

— Он очень добрый! — улыбнулась девочка. — Очень-очень! Мы все его, знаешь, как любим! Слушай, хочешь доесть мое яблоко? Я больше не хочу.

Егорушка обрадовался этому предложению. Он живо взял у Елены яблоко и доел его.

— Вкусно, — сказал он. — А еще чего поесть нет ли? Брюхо подвело.

Девочка решительно взяла его за руку:

— Пошли. Что же ты сразу не сказал?

Она повела его на кухню, где безо всякого смущения заглянула во все посудины, нашла в одной из них остатки жаркого и решительно вытряхнула его в глиняную миску, которую поставила на стол перед Егором, положив рядом кусок хлеба и вилку.

— Кушай на здоровье и расти большой!

Егорка, который в жизни своей никогда вилки не видел, долго вертел ее в руке, потом положил на стол и спросил:

— А ложки-то нет, что ли?

Елена немного удивилась, однако подала ему ложку и, пока он уплетал жаркое, деликатно отвернувшись, налила ему кружку молока.

Мальчик выпил и молоко, а потом, смутившись, пробормотал:

— А ведь я, кажись, вас вовсе обожрал…

— Нисколько, — покровительственно и величаво сказала Елена.

Но вдруг она увидела нос своего гостя, перепачканный соусом, и, не удержавшись, расхохоталась.

Глядя на нее, Егорушка тоже рассмеялся.

— Ты чего? — спросила она.

— А ты чего?

И они засмеялись еще громче.

Лишь час спустя испуганная Варя, обнаружившая исчезновение больного, отыскала мальчика и девочку во дворе, где они увлеченно играли сцену из рыцарской жизни, сочиненную Еленой, Горничная ласково побранила обоих и отправила Егорку в постель, а Лену к матушке, которая, по ее словам, доченьки заискалась вовсе.

Вечером, после ужина, принесенного ему все той же Варей, Егорушка вдруг заскучал. Он соскучился без новой знакомой, ему захотелось увидеть ее, а заодно и удивительных мраморных богов.