Собор

В этот вечер гости собрались как-то сами собою, как шепнула мужу на ухо Анна, «взяли да и напросились». Явились ученики-архитекторы Штакеншнейдер и Ефимов, молодой помощник Монферрана на строительстве Шибаев (этот зашел с докладом да так и остался). Явился художник Плюшар, свой человек в доме с тех пор, как лет семь назад написал неплохой портрет хозяина. Неожиданно пришел Деламье.

Первым же явился и последним ушел гость, который недавно стал вхож в «дом каменщика», но, кажется, уже пользовался здесь доверием. Это был совсем еще молодой человек, ему было двадцать четыре года, однако его уже знали в ученых кругах и говорили о нем как о будущем блестящем археологе и историке. Он носил немецкую фамилию Кёне и в придачу титул барона, но прозывался попросту Борисом Васильевичем. Этот юный любитель древностей проник в особнячок на Мойке с чьим-то рекомендательным письмом и заявил хозяину, что спать не может, мечтая увидеть знаменитую монферрановскую коллекцию. Огюст снисходительно выслушал молодого человека и провел его по внутреннему двору, в котором стояли античные и несколько современных статуй, затем показал камеи, фарфор и шпалеры. К его удивлению, Борис Васильевич, правда смущаясь и краснея, как гимназист, однако же с полным знанием дела, тут же дал характеристику некоторым статуям, которые сам архитектор не мог точно датировать, а потом, увлекшись, прочитал чуть не целую лекцию о возникновении искусства камеи в Древней Греции и, внезапно сбившись, умолк, заметив, что знаменитый архитектор смотрит на него широко раскрыв глаза и только что не открыв рот.

— Простите меня! — тут барон даже побледнел. — Вы занятой человек, а я вам горожу глупости всякие да рассказываю то, что вы и без меня знаете…

— Нет, мсье, не знаю!

И с этими словами Монферран подхватил онемевшего от радости Кёне под руку и увлек в свой кабинет.

С тех пор молодой археолог стал своим человеком в «доме каменщика», и никто уже не удивлялся, если он, как случилось и в этот вечер, являлся запросто, не предуведомив хозяев заранее. Обычно ему всегда были рады.

— Право, не уходил бы отсюда! — проговорил Кёне, выходя с Алексеем во двор и при свете масляного фонаря рассматривая статуи. — Среди какой красоты вы живете, Алексей Васильевич!

— Я живу среди чудес! — улыбаясь, заметил управляющий. — А вы полюбуйтесь, полюбуйтесь на них, сударь, не то ноябрь на дворе — мы их скоро в ящики попрячем, чтобы не простудились… И вы бы пальто застегнули, на улице ветер…

Когда Кёне ушел, Алексей погасил дворовый фонарь, перед тем пройдясь между статуй, которые вечером нравились ему еще больше, чем днем, ибо в них появлялось что-то загадочное, неуловимое и в застывших их позах мерещилось слабое движение. Затем управляющий запер двери и, загораживая ладонью голубоватый язычок свечи, стал подниматься по лестнице.

Из гостиной доносились голоса Анны и Вари, приводивших в порядок стол. В коридоре вторая горничная — низенькая, полная Ольга — подметала пол, стараясь потише шаркать метлой.

— Хозяин куда пошел? — спросил ее Алексей.

— В кабинет к себе, — ответила служанка. — И вас зовет.

Алексей быстро прошел оставшуюся часть коридора и постучал в дверь, украшенную инкрустацией с цветами и колибри.

— Заходи! — крикнул из-за двери Огюст.

Он сидел, как обычно, за столом, склонившись над небольшим акварельным рисунком. Управляющий подошел и через его плечо взглянул на лист. Там был нарисован пейзажный садик возле занятной круглой башни.

— Нравится? — спросил Монферран, не отрывая тонкой собольей кисточки от шероховатой поверхности бумаги.

— Красиво, — подтвердил Алеша. — И для кого вы такую сказку делать будете?

— Представь себе, для собственного дома, — архитектор чуть повернул голову и подмигнул управляющему. — Могу я и себе что-то сделать, а? Хочу вот дом еще немножко перестроить, реконструировать. Только не сейчас, а через год-два. Сейчас не до того. Надо начать интерьер.

Здесь Алексею не надо было спрашивать «какой», он знал, что когда его хозяин говорит не «купол того-то и того-то» или не «отделка такого-то здания», а просто «купол» или «отделка», то речь идет о соборе святого Исаакия.

— Да ведь ваш интерьер уже принят Комиссией и утвержден, — заметил Алеша. — Что вам он все покоя не дает?

Монферран повернулся в кресле всем корпусом и отложил кисточку.

— Сядь-ка рядом, не стой над головой… Что мне не дает покоя? А ты знаешь, какие именно теперь начнутся сложности и неприятности? Да уж начались! Сегодня я перед императором осрамился!

Алексей испугался:

— Опять поспорили с ним? Опять?

— Да, опять, мой милый, увы…

И Огюст, вдруг что-то вспомнив, расхохотался. Он долго хохотал, даже прослезился от смеха и, успокоившись, хлопнул Алексея по руке и начал рассказывать.