Собиратель рая

Кирилл сел рядом, и Валера уперся плечом ему в плечо, положил руку на колено и крепко стиснул – он как бы устанавливал этим прямой надежный контакт помимо слов, которым не доверял.

– Вот ты мне скажи, как по-твоему, менты, они должны быть? Я сейчас не о себе. Меня обидели – ладно, я свой срок отмотал. Я в высшем смысле… в смысле целого, то есть вообще всего… должны они быть, как ты считаешь?

Мысль о целом, распиравшая Валеру, была так масштабна, что не вмещалась в слова, и он пытался изобразить “вообще всё” жестами, ощупывая перед собой корявыми коричневыми пальцами со сбитыми, вероятно, о чьи-то зубы костяшками незримую сферу.

– Ведь без них же никак, да? Мы же без них друг дружке глотки перегрызем, правда?

– Похоже на то…

– Вот и я так думаю… А всё равно не-на-ви-жу… Видеть их не могу. Как встречу, сразу на другую сторону перехожу. Зло у меня на них. Понимаю, что в высшем смысле без них нельзя, а попадись мне один на один – убью…

Последнее слово было произнесено сдавленно-тихо, но, будто в ответ, в каменной высоте подъезда с удвоенной силой взвыло и заскулило, словно кому-то там что-то прищемили, и длинным утробным стоном отозвалась шахта лифта. Распахнулась входная дверь, и в облаке снежного дыма вошел закутанный в шарф полный мужчина в пальто. Опасливо покосился на сидящих на лестнице, обойдя их, прошел к лифту.

– А ты как думаешь, – обратился к нему Валера, – можно человеку человека убить? Если иначе с ним не получается? Если по-другому он не понимает?

– Не знаю… – Мужчина обернулся, и над закрывавшим большую часть лица шарфом блеснули в тусклом свете очки. – Всякое бывает… – Пожал плечами и пробормотал в шарф: – Лучше, наверное, все-таки не стоит…

Валера разочарованно махнул рукой, точно ожидал услышать совсем другое. Подошел лифт, и мужчина торопливо втиснулся в него, не дождавшись, пока двери полностью откроются.

Когда он уехал, Валера сказал:

– Я знаю: нельзя. Грех. Но что же с ней делать, если она у меня всю кровь выпила?! А без нее тоже паршиво: тоска гложет. Вторую неделю пью, всё зря. Эх, вломить бы кому-нибудь от всей души, сразу полегчало б. В нормальной драке человеком себя чувствуешь, а так… тьфу! – Он сплюнул на ступеньки.

Валера был худ, невысок и немолод, лет, наверное, под сорок, в общем, совсем не походил на тех набитых мускулами ухарей, для кого драка – развлечение, но такая корежила его не находящая выхода ярость, что было ясно: тому, кто схлестнется с ним, не поздоровится.

– Ты, может, тоже по зоне скучаешь? – спросил Кирилл.

– А кто еще скучает?

– Да есть у меня один знакомый. На блошинке торгует. Он зону, где сидел, даже во сне видит. Что ни ночь, говорит, снится. Даже обратно хочет, только здоровье не позволяет. – Валера задумался, основательно приложился к бутылке. – В смысле целого зоны, конечно, должны быть…

Очевидно, любое явление представало ему “в смысле целого”, требуя обдумывания “в высшем смысле”, поэтому и ярость его, минуя находившееся под рукой, в частности Кирилла, была направлена на мир в целом, на никчемное устройство мироздания. Но нельзя было, конечно, поручиться, что он не захочет вдруг обратить ее на то, что поближе. Для этого достаточно было неверной интонации, одного неудачного слова.

– Но чтобы снилась, не припомню. Мне сны вообще не снятся. Я или сплю, или не сплю. Если сплю, то ничего не вижу, мрак, а если не сплю, то раньше лежал и слушал, как моя во сне сопит…

Воспоминание вызвало у него улыбку, скривившую лицо, как приступ внезапной боли, и сразу вслед за ней новый прилив обиды заставил его стиснуть губы и с ненавистью сплевывать слова сквозь косо приоткрытую щель:

– Даже причмокивает, с-сука… Но теперь-то я уже вторую неделю по друзьям кочую. Забыл уже, как своя квартира выглядит. – Он отхлебнул еще, передал Кириллу бутылку и, прищурившись, отчаянно спросил: – Слушай, почему всё так, а? Почему?! Что я ей сделал? Что я им всем сделал?!

Кирилл допил оставшуюся водку и почувствовал, что опьянение, прежде незаметное, настигло его. Синие стены подъезда поплыли вбок, он удерживал их на месте одним напряжением взгляда, на которое уходила вся сила воли. Где-то высоко над ними хлопали двери, иногда раздавались голоса, а то вдруг завывало так, точно они сидели в аэродинамической трубе. В какой-то момент он заметил, что потерял нить Валериных слов и уже не понимает, кого тот грозится убить: жену, мента или жильцов подъезда, действующих ему на нервы, стуча дверьми.

– Я буду не я, если кого-нибудь сегодня не завалю… С ними только так и можно, по-другому с ними нельзя…

Валера был явно еще пьянее Кирилла, он был хорош уже на бульваре, когда колошматил отрубившегося Витька, и теперь, в подъезде, он выпил больше. Его пальцы вцепились клешней в колено Кирилла, видимо, так же, как сам Кирилл впился взглядом в искорябанные синие стены, чтобы удержаться в сползающей набок реальности.

– Всё, пойду я, пора мне… Мать нужно искать.

– Да погоди ты, никуда она не денется…