Собери себе рай

Написал: "Проблема бытия и существования" (1967), "Радость от онтологии" (1967), "Будда" (1968). Он был первым, кому первым в Чехословакии доступным образом объяснить философию Востока и сравнить ее с западной традицией. В начале девяностых годов вышло шесть томов его "Примечаний к истории философии". На вопрос, как люди становятся философами, он всегда отвечал, что философами рождаются. Он считал, что это врожденное свойство, как талант художника, музыканта или литератора. Первая версия диссертации (в которой он занимался выдуманной им же несубстанциональной онтологией) содержала столько вульгаризмов, что его профессору пришлось посвятить поискам подходящих словесных эквивалентов целую неделю.

С момента написания первой версии данного эссе, я пытался найти несколько предложений, которые бы передали характер онтологической мысли философа Збынека Фишера. Я просматривал шпоры, учебники, компедиумы, даже заказал резюме его мыслей у специалистов, но ни одно их тех предложений для данной книги не годилось. Мне казалось, что спасением станут воспоминания приятельницы и дантистки Бонди – Марии Клечацкой-Бейлы. Она дружила с ним и его супругой Юлией почти тридцать лет, чуть ли не ежедневно приходила к ним по адресу ул. Нерудова 51 на Малой Стране[10] (Мала Страна (Malá Strana) — "Пражский малый град", исторический район Праги, расположенный ниже Градчан и соединённый с ядром города Карловым мостом. Кстати, до 1784 года являлся отдельным городом, с правом на самоуправление) и разговаривала с Бонди о философии. Пани стоматолог все те философские беседы излагает в сокращении; к сожалению, в ее интервью ни единого предложения на собственном уровне я не нашел. Понял я лишь одно: "Он вечно задавал бесчисленное количество вопросов, ответа же не дал ни единого", но – как известно – таким образом разочаровывает любой философ.

Зато дантистка превосходно описала внешний вид философа.

Выглядел Бонди так:

"В начале семидесятых годов доктор философии Фишер был непропорциональным толстяком, среднего роста, но вот конечности были сложены гармонично. Тонкие, гладенькие, светло-каштановые волосы он носил под художника, длиннее обычного; такая прическа, обычно, называется "под пажа". Под густыми бровями, самые длинные волоски которых спонтанно спускались на верхние веки, светились светло-зеленые, любопытные, необычно проникновенные небольшие глаза. У него был длинный, выразительный, чуточку остроконечный нос и узкие губы. Обрамлены они были тщательно сохраненной, философской щетиной, иногда седеющей, переменной длины. О челюсти нордического типа, несмотря на все мои постоянные предупреждения, он заботился не сильно, о чем впоследствии неоднократно жалел. За руками же, совсем наоборот, как для мужчины, тонкими, напоминающими, скорее, женские, он заботился с заметным тщанием; на безымянном пальце левой руки он носил тоненькое золотое обручальное кольцо. Характерный силуэт с впалой грудной клеткой и выдающимся животом с течением лет неотвратимо фиксировался, после чего, можно сказать, стекал вниз – сам он называл его готическим силуэтом. Двигался он неспешно и тихо, без резких движений и жестов. Точно так же он и говорил, хотя иногда с легким оживлением, которое подчеркивало серьезность обсуждаемой темы. Он носил застиранные рубашки, ношенные свитеры самых странных цветов и ношенные штаны, чаще всего – джинсы. Знаменитым элементом домашнего костюма был так называемый халат, одеяло в желто-красную клетку, разрезанное пополам и сшитое в плечах, с дыркой для головы. На ногах, таких же маленьких, как и руки, точный размер: тридцать восемь, он носил полуботинки с притоптанными задниками, дома же – шлепанцы, а зимой теплые тапочки с пряжкой"[11] (Мария Клечацкая-Бейлы "Малостранские воспоминания", Прага 2008).

Папой римским андеграунда сорокалетний Бонди стал так:

Когда ему не было куда деваться и нечего есть, он зашивался в психбольницу. На это у него имелись собственные методы. К примеру, он брал красную лампу, как у дорожных работников, выходил на шоссе и орал: "Убийство! Помогите!".

А впоследствии в психиатрическое отделение он попал по причине самых неподдельных медицинских показаний. В течение множества лет он делал все, чтобы только получить пенсию инвалида по причине больной головы, чтобы за государственные денежки только и заниматься писанием. В больнице, в начале семидесятых годов он познакомился с Иваном Йироусом, которого называли Чокнутым[12] (Jirous – Świrus), молодым критиком-искусствоведом, который был душой рок-ансамбля The Plastic People of The Universe. Чокнутый отмазывался в психушке от армии (чехословацкие психиатры сделали для подполья много добра).

И старые стихи Бонди "пластмассовых" просто порвали.