Собери себе рай

Бонди довольно быстро заметил беспокойные сигналы. Сначала, что знаменитая коммунистическая демонстрация, которая в феврале 1948 года шла по Вацлавской плщади, сразу же за углом разбежалась по домам, чтобы успеть домой на говядину с кнедликами. Потом – когда сразу же после Победного Февраля, Эгон стал референтом по делам молодежи в квартальном комитете КПЧС – что набор в партию проводился уже по новым методам. Например, в одном банке на столе положили анкеты, которые следовало заполнить, а рядом – пистолет, так записались все. Потом, что из плана издательства Гиргала вычеркнули все сюрреалистические произведения. Потом, что перестали играть джаз. Потом, что люди начли опасаться собственных спонтанных реакций. А под конец, что его коллеги по партии принимают все это, не моргнув глазом.

- Не следует большевистскую идеологию путать с марксизмом. У них нет ничего общего, - четко заявил им он и решил, что на этот режим работать уже не будет.

- Я могу быть только лишь вне всего этого, абсолютно вне этого, - заявил Бонди.

Эгон познакомился с группой молодых поэтов сюрреалистов, которые, в основном, болтали о том, когда же Чехословакию освободят американцы. Вместе с ними он примыкал к гуру чешского сюрреализма, Карелу Тейге, выдающемуся теоретику искусства, для которого коммунисты готовили судебный процесс, но не успели, потому что в 1951 году тот умер от сердечного приступа. Гуру своими коллажами из фотографий – дорожный указатель "Прага" мог на них вырастать из обнаженной женской ноги, а столешницы столиков в кафе были покрыты сосками женских грудей – раздражал власти. В сталинские времена подобный тип воображения не имел права на существование. Впрочем, чешские сюрреалисты сами поняли (как определила это одна почитательница Бонди), что сюрреализм теперь – это комнатный цветок, который в климате культа личности просто обязан завянуть.

Так что первые стихи Бонди именно о том – как он сам говорил – что СССР, это фашистский режим.

В то время, как все писали: "Из уст в уста переходит / Имя, что солнцем нам светит / Имя, что с Солнца начинается / Имя Товарища Сталина" или же: "В стране социализма нет места сомнениям и беспокойству / вот партии нашей линия", Эгон Бонди писал так: "С деликатной осторожностью пержу, чтоб перед вами не усраться".

Впоследствии критики определили это как способ манифестационного отрыва от официальной, запачканной конформизмом культуры.

Направление фекализма, к которому принадлежит и Бонди, можно понять для себя так:

"В текстах можно отметить естественную реакцию здравого рассудка на обязательное обучение в школе официальной, государственной доктрины марксизма-ленинизма. Основные тезисы фекализма – primo: Все на свете и дерьма не стоит, отсюда, secundo: На все я могу насрать; отсюда, tertio: Все могут мне только задницу вылизать – в своей явно копрофагской[7] (копрофаг = поедающий дерьмо) форме могут звучать вторично и не слишком инновационно. Но в конкретном историческом периоде, когда они понимались в качестве антитезы революционного, оптимистического мировоззрения правящей партии, их можно было квалифицировать в их антиобщественном, антигосударственном высказывании и контрреволюционном последствии как деяние, угрожающее державе и способствующее ее демонтажу.

Фекализм исключает революционные изменения и развитие, а так же собственность на средства производства, зато он фокусируется на развитии межчеловеческих отношений, которые можно иллюстрировать фекалистическим круговоротом возможности срать. К примеру, эпоха монархии характеризовалась как положение, когда один срал на всех, но революция принесла перемену: теперь все срут на одного. Пока не дошло до современного положения вещей, когда все срут на всё. Из этого можно сделать пессимистический прогноз, в котором хватает марксистского чувства экономики, но который стоит в оппозиции к официально декларируемому видению коммунизма. После победы социализма на черном горизонте встречаются два последних из оставшихся в живых людских существ. Одно из них обращается к другому с просьбой: "А не одолжил бы ты мне дерьма, чтобы я мог высраться?"[8] ("Фрагменты фекализма" описал Владимир Борецкий (1941 – 2009) в книге "Другая сторон юмора". Он был клиническим психологом, философом и пожарным. А еще – мистификатором, и приведенный выше фрагмент, как фиктивная лекция о фекализме, принадлежит к одному из направлений его творчества. Одним из интереснейших изложений является текст о школе черного юмора без остроумия. – Примечание Автора).

Предшественником андеграунда девятнадцатилетний Бонди сделался так: