Шёл Собачий царь с двумя котомками, от людских страданий отмахнувшись, от назойливого воя отвертевшись и к мольбам о помощи оглохнув. Очень был несчастлив в тот час Лай Лаич. Руки оттянула ноша. Полчаса кусала блоха назойливая безо всякого уважения в левый бок. Поясницу ломило и крючило. И текли из простывшего носа сопли безбрежные, морская вода. Лихорадило и трясло Брехуна после ливня ржавого. И чихота через шаг нападала. Вот в таком-то расстроенном виде, в пристыжённом и дурном настроении приближался он к Башляю в самом центре столицы Залесской.
Случилась в тесном проулке их встреча, где два фонаря давно издохли. Сновали повсюду тени – прохожие вечерней Москвы. Бежали в потёмках люди, разыскивая себе развлечений. Кого-то их боль подгоняла, кого-то тоска саднила, а иного – жажда и страх. Приблизился Башляй к Лай Лаичу. Забулдыгу встречного заприметил. От мыслей своих отвлёкся. Прищурился. Пригляделся. Почуял: вот, тоже страдает. Заприметил пудовые сумки и скрюченную поясницу. Почувствовал ко встречному жалость. Достал из кармана платок носовой и сопли Лай Лаичу утёр.
Потом говорили вполголоса во всяких дворах да конторах, шушукались на остановках, в сбербанках и промтоварных, что издали обо всём догадался Башляй-басурманин. Царя Брехуна узнал он, услужливо ему сопли вытер, схватил две пудовые сумки и рядом покорно пошёл. Прислуживал по-холопски, украдкой Брехуна наблюдая. Ни словом, ни вздохом не выдал своих затаённых просьб. Молчал, выполнял поручения. Помог переклеить обои взамен отсыревших в каморке. Варил Брехуну макароны. Кормил его псов тушёнкой. Молчал, курил папироски и мудро, прилежно ждал.