«Как же можно себя дорогого из темницы на свет не вывести, из складов потаённых не выпустить, из завала не откопать? Познакомимся, поглядим друг на дружку, в тихом месте по стакану осушим, помолчим, потом разговоримся, будет много нам чего обсудить. Время есть ещё раскачаться. Год-другой за ним понаблюдаю, а потом пульт отдам и поводья, чтоб помог мне всё наверстать. Может, жизнь в его руках пойдёт в гору. И дела начнут выправляться: сыщется халтурка-работка, встретится заботливая баба, дачку в Подмосковье с ней купим и как люди важные, в уюте и в достатке долгожданном заживем».
Еле плёлся мужик нерадивый, видом скомканным и взором одичалым безобразил раннее утро. Будто хворая кудлатая дворняга, неблагополучье излучал. Неприлично так забываться. Патлы на затылке ероша, на асфальт раскидывая спички, выбился из буднего дня. Будто только-только в город въехал, а всю жизнь по деревням шатался. Будто был в голове его ветер, а теперь подоспела гроза. Под ногами у работников мешаясь, бабам бойким дорогу преграждая, шёл куда-то не спеша, как в тумане, и почти что в полный голос рассуждал: «Хорошо бы до себя докричаться да наружу вывести из чащи. Ох, тогда мы всем докажем, жару крепкого зададим. И жена, и сослуживцы узнают, что себя я всю жизнь дожидался, из скромности природной метил ниже, из учтивости места уступал. Тёща бестолковая уймётся, тесть на радостях пожалует машину, зять сначала сквозь очки приглядится, но в итоге начнёт уважать…»
Замечтался чудак, загляделся, за людьми угнаться задумал. Зубы скалит, злится, неумелый, чувствует, что силёнки не те. Как же хочется ему в бездорожник, чтоб под боком щебетала бабёнка в норковой короткой шубейке, в разбитных остромысых сапогах.