Собачий царь

Вот уж, жалобно проскулив, распахнулась форточка, и из сизого неба ворвались в полумрак лестничного пролёта несколько слезинок дождя и сухая берёзовая летучка. Ты, на корточки съехав, уж вторую сигарету перед собой глядел, растерянно моргая. Маячила перед глазами зелёная стена, пепел на рукав осыпался, прожёг на колене штаны. Не ври, ни о чём ты не думал, будто в нынешнем миге навсегда утоп. Растекалось и шумело внутри вялое, грузное тепло: лень, безнадёга, смирение познакомленного с жизнью человека. И тут, невесомая, неуёмная, прошелестела летучка под потолком, покружила на сквозняке, в висок ударила, в голову ворвалась, а ты и не заметил.

– А бывает, в ненастную осеннюю ночь-полночь, что осыпает стекло мелким дождичком, оторвётся от ветки кленовая вертушка. Под облаками проплывёт, над парком промелькнёт и в голову пустую, незанятую, с размаху ударит. Просыпается человек средь ненастной осенней полуночи. Чувствует: вертушка весёлая по уму-разуму кружит, мысли важные затмевает. Золотыми крылышками мелькая, по душе тут и там трепыхается, отвлекает от тревог неотложных, отрывает от насущных забот. Поначалу чепухой она кажется. А потом, не успеешь глазом моргнуть: приземлилась, укоренилась – и ни вырвать её, ни выполоть нет возможности. Проросла. Недосуг человеку теперь раздумывать, некогда о пустяках печалиться, выпивает он в день пять стаканов крепкого чая. В четырёх стенах, озадаченный, мечется. И гадает, как дальше жить.

– Каждому своя сказочка по росту уготована, по замаху слажена. В ухо простака Ивана закатилась горошина. Сморщенная. Непригожая. Год спустя заприметил Иван горошину и давай в голове перекатывать: день катал – ключ от гаража потерял, два катал – свидание проспал, три катал – на совещание опоздал. Запустила горошина в разум Иванов нерешительный корешок. Мол, было бы хорошо. Метнула горошина второй корень покрепче да постройнее рядом. Мол, не откладывай, надо. День томился Иван. Кусок мимо рта проносил. Не в телевизор глядел, а непонятно куда. Сопротивляться не было сил. Так-то нагрянули в Иванову жизнь тоска да беда.