Собачья смерть

В том, что он делает, нет ни огня, ни задора,
В мыслях медлителен он и не склонен к надеждам,
Вял, хочет дольше прожить, трусоват и ворчлив,
Хвалится днями былыми и юных ругает.

Но делалось исключение для тех немногих, которые жили достойно, заработали авторитет и обрели мудрость. «Старик заслуживает уважения, если он отстаивает свои права, ни от кого не зависит и сохраняет власть над собою до последнего вздоха», — писал Цицерон, приверженец стоицизма.

С тех пор, в общем, мало что изменилось. Большинство старых людей по-прежнему никчемны, поскольку прожили свою жизнь кое-как и к почтенному возрасту никакой почтенности не обрели. Не помудрели, а только оскудели умом, если он и был. На словах выказывая пенсионерам уважение, общество относится к ним с терпеливой (а то и нетерпеливой) досадой. Те в процентном отношении немногие, кого уважают, заслужили такого к себе отношения знаниями, умениями, репутацией или семейными добродетелями — хорошо воспитали своих детей.

Я бы даже сказал, что в двадцатом веке к старикам относятся хуже, чем двести или триста лет назад. Во-первых, потому что до индустриальной революции и связанного с нею скачка в продолжительности жизни пожилые люди составляли весьма небольшой, малообременительный процент населения — дешевле обходились обществу. Во-вторых, старость, еще в восемнадцатом столетии почитавшаяся как нечто импозантное, была вытеснена культом молодости, развившимся сначала из-за моды на романтизм, потом из-за моды на революционность, а в эру массовой культуры — из-за моды на моду. Иллюстрированные журналы, кинематограф, а затем телевидение возвели в эталон стройность, молодость, сексуальность и предали анафеме седины, морщины, лысины и прочие атрибуты старости. Все хотят выглядеть молодо, а для женщин стареть почитается чуть ли не стыдным.

Это у меня не возрастная ворчливость, на которую сетует Гораций, это реалии современности. Возможно в будущем, когда развитие медицины приведет к тому, что пожилые люди окажутся в большинстве, появится мода на старость, но до этого пока еще далеко.

Впрочем нечто вроде «моды на старость» исторически существовало в некоторых восточных культурах, придерживающихся коллективистских, а не индивидуалистических ценностей. Скажем, в Китае, с его конфуцианской доктриной почтения к старшим. Или на Кавказе, где, по выражению Лермонтова, «старцы с белыми власами судили распри молодых», или в тех исламских регионах, где велика роль религиозных вождей, как правило седобородых. В подобных социальных системах молодые мужчины обычно стремились выглядеть старше своего возраста, ибо это повышало статус, а старые люди встречали зиму своей жизни без печали.

Я знаю, что в самых трудных вопросах бытия поэты иногда могут помочь больше, чем философы, потому что главные вещи не столько осмысляются рассудком, сколько улавливаются чутким к душевным движениям талантом. И прежде чем приступить к написанию своего трактата, я сделал себе подборку стихотворных цитат про старость. Получилось любопытно: европейские поэты в основном грустят и сетуют.

Всё погибло под холодом лет,
Что когда-то отрадою было,
И надежды на счастие нет,
И в природе всё стало уныло.

Так пугает себя старостью молодой Иван Никитин, которому впрочем было суждено умереть в 37 лет. У Фета «злая старость всю радость взяла». И так далее.

А вот в коротких, емких стихах классических японских поэтов ощущается нечто иное, очень интересное: своего рода любование старостью. Никакого страха перед «зимой».

Автор восемнадцатого столетия Бусон:

Зимняя слива.
Старые пальцы тяну
К цветам на ветке.

Поэтесса одиннадцатого (невероятно!) века Идзуми-сикибу:

Пробую считать:
Моей зимы осталось
Всего лишь чуть-чуть.
Ну что ж, я совсем стара,
Но нет во мне печали.

Будучи уже на восьмом десятке, я пишу о восточном мировоззрении не без зависти. Я бы был не прочь стариться в конфуцианском мире.