Собачья смерть

Драгоценнейший из жизненных навыков — умение быть счастливым. Вопреки всему. Кому-то этот дар достается от рождения — как моей первой жене Мирре, от которой счастье исходило постоянно, как аромат от цветка. Но это именно что дар, притом редкий, особенно в России, стране, привыкшей гордиться и даже упиваться несчастливостью. Мне не приходилось встречать безоблачно счастливого русского интеллигента, мы все в той или иной степени мазохисты. Чем сложнее устроена психика русского человека, тем труднее ему дается счастье. За исключением разве что искренне и глубоко религиозных людей вроде Иннокентия Ивановича. Те твердо знают, что во всем есть смысл, что жизнь хорошо закончится и потом, после конца, всё будет еще лучше. Старость и смерть им нисколько не страшны. Но такая вера — опять-таки дар. Я так не умею.

Но если ты чего-то не умеешь, этому можно учиться и научиться. Науку стареть — а это наука, притом сложная — нам никто не преподает. Значит, придется постигать ее самоучкой. Ничего, я высокомотивированный ученик. Я буду очень стараться.

Я давно собирался разобраться в этой теме, лет с пятидесяти. Даже несколько раз подступался, но ничего не получалось — одно умозрительное теоретизирование. Чтобы по-настоящему ощутить старость, надо стать стариком. Точно так же не способен сказать ничего содержательного о любви тот, кто никогда ее не испытывал.

У нас в России люди превращаются в стариков лет с шестидесяти. Из-за скверных условий жизни (скудного питания, плохого медобслуживания, массы нездоровых привычек) советский человек дряхлеет раньше, чем западный. Но мне повезло. Мое старение отсрочилось и замедлилось, потому что я женился на Тине, и она продлила мне молодость своей любовью, своей силой, тем, что родила Марка.

Ну вот, и я туда же! Следуя цели и логике трактата, следовало бы написать, что мне не повезло вовремя состариться. (Это я пытаюсь шутить, что у меня никогда хорошо не получалось, Тина говорит, что я обделен чувством юмора.) На самом деле мудрость, конечно, состоит в том, чтобы ценить всякий сезон жизни и пользоваться его благами. Так человек, любящий природу, находит свою прелесть и в весне, и в лете, и в осени, и в зиме. Перемена во мне произошла в прошлом году, после инфаркта, когда я достиг возраста, про который в «Псалтыри» сказано: «Дней лет наших семьдесят, а при крепости восемьдесят, и наполняют их труд и болезнь».

В чем мне действительно повезло, так это в том, что я тогда не умер. Моя жизнь осталась бы незавершенной, я так и не узнал бы, что такое старость. Но я выжил, лишь сильно ослабел, лишился некоторых прежних возможностей, постоянным фоном моих дней стала усталость, а ночей — бессонница, мне пришлось свыкнуться с новыми постоянными спутниками: болью, упадком сил. Одним словом, я стал стариком. И теперь, как говорится, учусь в этой школе без отрыва от производства.

Я приступаю к занятиям, вооружившись своей всегдашней обстоятельностью и методичностью. Тина называет это мое качеством «занудством» — что ж, вопрос терминологии. Любой трактат зануден, на то он и трактат, а не фельетон.

Поскольку я медик, применю обычный для моей профессии метод. Буду считать, что неумение стареть является болезнью, ухудшающей качество жизни и чреватой преждевременным летальным исходом. Сначала следует установить причины и анамнез, потом выработать программу лечения, осуществить ее, по возможности восстановить здоровье — и жить полноценной жизнью, которая и есть счастье.

Я уже знаю, что последняя глава моего трактата будет называться «Счастливая старость».

История старости

Это прозвучит оксюмороном, но старость — явление молодое. Ученые считают, что человеческому роду двести тысяч лет. Если так, старики как существенная часть популяции появились совсем недавно — вероятно, всего за пару тысяч лет до нашей эры. В захоронениях первобытных людей пожилых покойников не находят. Люди просто не доживали до преклонного возраста. Увядая и слабея, член общины уже не мог себя прокормить, а скудные условия существования не позволяли остальным расходовать драгоценную пищу на малополезного едока. У племен, задержавшихся на примитивной стадии развития, до совсем недавнего времени сохранялась традиция геронтоцида, или, как это иногда называют, принудительной эвтаназии. Стариков отводили в какое-нибудь отдаленное место и оставляли там умирать от голода. У эскимосов подобная практика существовала еще в начале нынешнего столетия.

Содержание стариков — роскошь, которую может позволить себе только более или менее сытое общество. На планете подобные очаги цивилизации стали возникать лишь в античности, восточной и западной.

У греков и римлян отношение к старости было двойственное.

С одной стороны, она считалась «проклятием богов», а большинство стариков вызывали насмешку. Я уже цитировал Ювенала. Не добрее к пожилому человеку Гораций: