Собачьи ночи

В утреннем мыльном растворе, плавающая, внутренность этой руины: давно оставленные своими хозяевами, но сохранившиеся, а когда-то брошенные, даже мародерами&грабителями оцененные как ненужные, вещи – и эта их былая жизнь, продолжающаяся сама-по-себе, как тайная жизнь забытого и искалеченного; ибо теперь всё то, что прежде было для вещей пассивом их жизни & для чего они создавались, заимствовано ими, как их-собственная форма существования, у всего, что с ними происходило прежде: быть взятым-в-руки – использованным – отложенным – потерянным – провороненным – забытым – выброшенным; заимствовано, в том числе, & у тех, даже совсем незначительных, действий, которые люди совершали с ними под воздействием радости гнева отчаяния страстей скуки или лютого-безумия: Швырнуть растоптать стукнуть-по-столу С помощью молотка ножа ножниц наказать угол-шкафа дверную-ручку спинку-стула на которые человек наткнулся С силой запустить чем-то в стену Стряхнуть с рук рой светлых водяных капель И подхватить падающее И отыскать казавшееся-навсегда-потерянным И преисполнившись-благодарности Это-вновь-обретенное нежно-и-незаметно прижать-к-щеке поднести-ко-рту Как-если-бы-губы с-наслажденьем-и-жадностью слизывали-капельки-пота с-кожи-любимой, – ярость & нежность, безумие вечных-детей –:– Так вот и расщепляются деревянные-ручки оконные-рамы крышки-столов: на пластины, на деревянные страницы некоей Книги, которая непрерывно пишется незаметно-навеваемым, тем сором повседневности, которого страшились классики (& и потому со страхом избегали подобного зияния, как и в своих скульптурах они со страхом избегали изображения телесных отверстий); так же образуются и трещинки на блестящей эмали или свинцово-серые выбоинки величиной с человечий глаз; так же выцветают краски на ручках-кувшинов на кромках-чашек; так появляются зазубрины&ржавые-крапины на лезвиях-ножей; так распадаются на волокна и рассыпаются в пыль шнуры покрывала простыни гардины – – и образуется рамка из пыли, из неописуемого сора, оставляемого скользящим мимо временем –. Это сперва. А дальше все происходит так, как если бы выброшенные вещи хотели спародировать угасание & гибель своих прежних хозяев, сами обретая все более блеклые тона в темно-окрашенных водах Исчезновения, потому что ведь светлость и яркость – всегда первое, что утрачивается; вот и эта груда из всевозможных обломков мебели тут – внутри разрушающегося отсыревшего здания – выглядит так, словно все содержимое гигантского выдвижного ящика из шифоньера некоего Недавно-умершего, все полинявшее затхлое и теперь бесстыдно выставленное напоказ барахло, не имеющее никакой ценности (даже с точки зрения непредсказуемых в своей сентиментальности наследников, внезапное появление которых еще не вовсе исключено), однажды было выброшено в Здесь, а потом оставлено & забыто, как любой мусор; она, эта груда, теперь окружена осыпью, то есть засохшими заскорузлыми мумифицированными обломками себя-самой, всем тем, что было разбито, расколочено, но после соединено – пылью – в почти уже растительное друг-с-другом-сращивание; эта груда заражена, охвачена, пожираема той гнойной, лепрозорной «мерзостью запустения», что неизбежно сопутствует бедности и забвению, она раз-и-навсегда рухнула в провал Катастрофы; И, сперва распространяя это свое болото только на ближайшее, примыкающее, затем расползается дальше и дальше, незаметно и постепенно – как если бы она была мокнущей раной – размягчая и превращая в гнилостную грязь также и всё окружающее=округу….. И из всего этого еще вздымаются, как шероховатые хрупкие скульптуры, все эти орудия, которые никому больше не нужны, которые предоставлены самим=себе в их остаточном-здесь-бытии & которые попали Сюда только потому, что рано или поздно всё Куда-нибудь попадает, и они не могли просто ждать своего конца, потому что никакого конца у них нет, а только постоянное, вновь и вновь возобновляемое окончание: они заканчиваются, но не кончаются, теряют все новые обломки, медленно, опираясь на близлежащее, оседают, какое-то время еще находя в этом близлежащем опору, – так в заболоченных местностях прогнившие древесные стволы стараются опереться на ближайший, тоже уже давно зараженный гнилью ствол, хотя скоро они все равно начнут погружаться в болото вместе с ним, падая крошась расслаиваясь-на-волокна размягчаясь все больше и больше, и все более уменьшаясь в размерах, как всегда еще-остающееся все более уменьшается в размерах среди этого пропыленно-дерьмового спокойствия, – но никогда им не дождаться конца; никогда – исчезновения; никогда – окончательного, освободительного, все в себе растворяющего Аута….. И, объединившись в дурацко-шутовскую кучу, выброшенные вещи демонстрируют это 1-му-попавшемуся=любому наблюдателю, потому что они, похоже, нашли для себя !такую аранжировку, которая позволит им, наконец, разыграть спектакль об умирании Других…..