…Со многими неизвестными

- Я все равно скажу все, что знаю, - хмуро и решительно произнес Клим. - Так полагаю, что ей помочь надо. Не конченая она.

- Правильно. Поэтому, мне кажется, ее и должна мучить совесть.

- А думаете, не мучает? Еще как! И вообще жизнь у нее криво пошла. Уж я - то знаю.

- Вот-вот, Клим! Ты и расскажи мне о ее жизни.

Клим долго молчал, пристально глядя в одну точку на полу. Было видно, что нелегко ему приступить к такому рассказу.

Наконец он глубоко вздохнул, потом достал пачку «Прибоя» и неторопливо закурил. Руки его при этом чуть заметно дрожали.

- Ну, что ж. Валяйте, пишите.

- Да нет, я так послушаю.

- Ваше дело. Значит, про Лиду могу сказать вот что.

И опять Клим, в который уже раз за последнее время, должен был ломать себя и внутренне удивляться этому. Разве раньше он стал бы вмешиваться в чьи-то дела, рассказывать, может быть, во вред человеку, правду о нем? И не где-нибудь, а в милиции. Да ни за что! «В чужие дела не привык соваться», - ответил бы он, а про себя еще, может быть, и добавил: «Вам скажи, хлопот потом не оберешься, затаскаете». А сейчас рассказывал он эту правду - подозрительную, трудную, опасную - не о каком-то постороннем человеке, а о самом, может быть, дорогом и желанном - о Лиде. И правда эта могла принести ей большие неприятности. Но Клим был уверен, что только так можно помочь Лиде, только так можно снова вывести ее на честную дорогу.

Клим говорил отрывисто, с плохо сдерживаемой болью. Вся любовь его, все сомнения и надежды - все было в этом рассказе, все незримо стояло за скупыми фактами, которые он сообщал, хотя сам Клим и не замечал этого.

Когда он наконец кончил, Геннадий сказал:

- Да, что и говорить, досталось ей. Много вы тут проглядели. - И, помолчав, спросил: - Вот ты сказал, что задержали ее тогда в проходной. Ну, и нашли у нее что-нибудь?

- Не знаю. Не интересовался. Отношения у нас тогда были еще, как бы сказать, не налажены. Думать о ней, и то боялся.

Клим сконфуженно усмехнулся.

- Понятно. Значит, это было в середине ноября. Выходит, месяца два назад?

- Выходит, так.

- За два месяца многое могло случиться, - покачал головой Геннадий. - А вот, между прочим, как к ней начальник ее цеха относится, Жерехова, не знаешь?

- Сначала все придиралась, кричала. Я еще тогда к Лиде в цех заходил. Ну, а сейчас, говорят, утихла. Лида даже вроде в любимицы попала.

- В любимицы? Это интересно…

После ухода Клима Геннадий еще долго сидел за столом, куря одну сигарету за другой.

Что ж, теперь он многое знает о Голубковой. И все-таки оставалось еще что-то неясное. Геннадий все еще не мог решить, как вести разговор с этой девушкой.

Наконец он понял: надо самому увидеть эту Голубкову, и не в кабинете, а в обычной для нее обстановке: среди людей, с которыми она работает, - увидеть такой, какой она бывает каждый день, какой знают ее на фабрике.

Посещение фабрики ни у кого не могло вызвать подозрения, так как там уже побывали сотрудники милиции и приезд еще одного не должен был никого насторожить, а тем более спугнуть.

Машина Ярцева притормозила у ворот фабрики, и водитель уже собирался посигналить, когда ворота вдруг распахнулись и оттуда медленно выехала грузовая машина. К ней подбежал высокий худой парень в распахнутом пальто, длинные волосы его разметались на ветру. С игривой усмешкой он крикнул, обращаясь к сидевшей рядом с шофером немолодой широколицей женщине в надвинутой на лоб шапке из серого каракуля:

- По накладной проверять не будем, Полина Осиповна?

- Очумел? - с хрипотцой рассмеялась та и властно бросила шоферу: - Трогай!

Парень махнул им вслед рукой и тут только заметил машину Ярцева.

- Вам, товарищ, куда?

- К вам. Из МУРа, - коротко ответил он, протягивая удостоверение.

- Минутку, - засуетился Перепелкин. - Только доложу начальству. Одна нога здесь, другая там. Как в кино. Значит, товарищ Ярцев, да?

- Точно.

- Айн минут.

Перепелкин исчез в воротах. Геннадий усмехнулся, потом вынул из кармана блокнот, на чистом листке записал номер грузовой машины и рядом: «Полина Осиповна». В его деле все могло пригодиться. Вскоре появился запыхавшийся Перепелкин, все так же без шапки, в расстегнутом пальто.

- Прошу, товарищ Ярцев. Тихон Семенович вас ждет, - сказал он, наклоняясь к стеклу машины и стараясь получше разглядеть приезжих.

Геннадий направился через двор к раскройному цеху.

Громадный, залитый голубоватым неоновым светом цех алел кумачом лозунгов, на окнах стояли горшки с цветами, мерно гудел конвейер, вдоль него за своими рабочими столиками склонились девушки в черных халатах и пестрых косынках.

Геннадий остановился около двери, соображая, с чего начать. Интересовали его два человека: Голубкова и Жерехова. Посмотреть бы на них только, составить пока первое, самое беглое впечатление.

Он остановил проходившую мимо девушку:

- Где начальник цеха, не скажете?

Та с любопытством оглядела его.

- Вон туда ступайте. - Она показала рукой в глубину цеха, где виднелась отгороженная фанерной стеной небольшая комната. - В кабинет ее. - И лукаво добавила: - Как раз в самый спектакль угодите.