Смерти.net

До этого я не понимала, о чем с ним разговаривать, кроме как о своем убийстве, до которого мы оба не дожили. Я никогда не любила котов, но мне нужно было действие, а мужу, как он как-то оговорился, был нужен кот. Да и время будто заморозилось – было совершенно неясно, чем заниматься; я понемногу писала что-то вроде эссе о том, как мы были собаками, муж продолжал строчить, как на швейной машинке, свадебные ленты бесполезного кода, я готовила завтраки, хотя при жизни редко готовила, – и была счастлива обсудить какие-нибудь свежие новости, потому что иначе мы обсуждали эти кровавые ножевые несвежие новости.

И вот новость, огибающая кровавую дорожку разговоров, которой в доме уже достаточно накапано, – я поймала в лесопарке белого кота! Притащила его домой! Он тяжелый, странный! Что с ним делать – непонятно! Если это память, фон и необъективная вещь – надо отпустить (или перестать наблюдать – кот исчезнет). Если нейрозомби – отнести назад в парк. Если это кот, ктик – а что кот? Что делать с котом? Собаку я понимаю, у меня были собаки. Я бы с радостью притащила в дом собаку – но собаку так не поймаешь. Собаки все с людьми ходят, на поводках. Максимум разрешено подойти и спросить, можно ли погладить. Пообниматься, почесать грудку, похлопать по жилистому окорочку. Но – не уведешь, не похитишь. Собака – часть человека. Как нога, как рука, как душа. А кот – это художественная автономия со своей конституцией и отдельными глинистыми, земляными, мышиными паспортами всего, что кота населяет. А населяет его какая-то чертовщина, честно скажем.

Я была уверена, что при коте муж не станет пытаться навязчиво, как-то уже ритуально даже объяснять, что ему не за что было меня убивать. Эти разговоры превратились во что-то вроде колыбельной на ночь – мутной корабельной сказки, тошнотворного укачивания моего воющего нежелания вспоминать, вспоминать, да так и не вспомнить то, что мне не удалось пережить. А вот котик же. Котичек. Будем про котика говорить. При коте муж прекратит заводить свой патефон ненасилия, перебирая все эти мучительные эпизоды, пылающие мелочи, звездную пыль. А он перебирал!

Оказывается, на некоторые вещи у мужчин потрясающая память. Я была уверена, что помню все, но на самом деле я помню только то, что делает меня мной. Муж же помнил еще и то, что меня из меня как бы изгоняло, – все эти тщательно забытые или просто не зафиксированные памятью эпизоды. Он вспомнил, как однажды, когда мы ссорились из-за той сорвавшейся поездки на острова, дернул меня за руку, чтобы я прекратила орать, и было легкое растяжение связок, и я ходила к врачу, и врач прописал мне эластичный бинт и прислал счет на такую сумму, что муж, если бы у него были такие деньги, мог бы просто отрубить мне обе руки и заказать биопротезы с намного более четкой, кристальной чувствительностью, чем в моих обычных, тогда еще живых, ломких артритных пальцах, затекающих по утрам из-за предательства шейного братства, плетущего свой костяной заговор позвонков где-то по ту сторону памяти – какая тут память, если я еле-еле помню лишь тень того бинтика, две-три цифры того счета? А он помнил все. Он даже вспомнил, как я сожгла его велосипед и он тоже подумал о том, чтобы меня – толкнуть? ударить? – и чудовищно испугался: я способен на насилие, ужаснулся он, неужели это правда, неужели в каждом мужчине спит чудовище, чучелко насильника, личинка тирана? Или тиран просыпается, как некая невозможная категория, только в равноценно невозможной ситуации? Действительно, как можно сжечь велосипед? Но как-то я это сделала, и он про это отлично помнил. А я почти забыла – и мне страшно, потому что я не могу понять, забыла ли я это здесь и сейчас (чем бы ни были мои здесь и сейчас) или еще при жизни. Помню, что обматывала велосипед какой-то паклей (где я ее нашла? на стройке? но как я попала на стройку?) и тоненькой проволокой, похожей на гитарную струну. Шины и без этого горели отлично, и седло тоже. Но за что? Почему я это сделала? Почему я подожгла велосипед прямо в подъезде?

– А я за ним приходил, когда уходил, – виновато сказал муж. – Помнишь, я уходил пару раз? Вот тогда я ушел, когда еще тыквы. Помнишь, когда тыква разбилась.

Я не помнила ничего про тыкву. Действительно, муж уходил пару раз, и я сама была виновата. Но это наверняка не тот случай. В случае с велосипедом, подозреваю, я все-таки не была виновата, а он все равно ушел – а вернувшись забрать велосипед, обнаружил, что велосипед в огне, и всё в огне, и мы в аду.

– И ты за это решил меня убить через черт знает сколько лет? – интересовалась я.