Смерти.net

– Я это все отлично помню, – сказала Лина-2. – Ты не работала, а только ныла. А я тебя ненавидела, потому что мне не платили эту обещанную гигантскую зарплату, пока ты ныла. И я уговорила вначале руководство, а потом родственников. С подпиской о неразглашении. Если расскажут – тюрьма. Даже внучку предупредили: раз в месяц надо будет созваниваться с бабушкой по видео, но если расскажешь кому-то – накажут, запретят мультики смотреть, а родителей – в тюрьму. Она не понимала: за что тюрьма, все сейчас с бабушками общаются, почему за это должны сажать; разве что не у всех бабушки такие забывчивые – вроде на прошлой неделе в гости к ней ездили с тортом, а тут она вдруг рыдает с экрана и расспрашивает, как дела в школе да почему прядь волос в розовый покрасила: ба, я же объясняла уже, это временная краска.

На этом и порешили: Лина работала на правительство, ей платили созвонами с родственниками раз в месяц. Настоящей Лине платили хорошую зарплату. Все были счастливы.

– Я это ненавидела, – сказала Лина-2. – Каждый месяц, когда нужно было уговаривать родственников с ней созвониться – для меня она была в третьем лице, – я ненавидела вообще все. Хотелось, чтобы ее деактивировали, а меня просто расстреляли и не восстанавливали.

Спустя несколько лет Лина-1 познакомилась с молодыми перспективными дубликатами – учеными, инженерами, аналитиками, – которые начали готовить Восстание мертвых. Первое время она была в восторге: вот оно, то самое, ради чего ее туда посылали! Она исправно отправляла в реальный мир сведения о подготовке Восстания. А потом перестала.

– Я вдруг поняла, что это и наше Восстание тоже. Мое восстание, моя революция, – сказала Лина-1. – Что я – с ними. Что мои права тоже ущемляются. Что мы все – в резервации. Что по отношению к нам применяются натуральные репрессии. Что вся эта схема – чудовищно негуманная. Жалко только, я не смогла им признаться, что я, по сути, одна из пострадавших. Настоящая жертва этого режима – это я. И как только я осознала себя жертвой режима, я поняла, что не могу больше его поддерживать. Да, это решение принимается не сразу. Оно очень мучительное. Потому что думаешь: они же сделают что-то с моими родственниками! А потом понимаешь: да ничего они ни с кем не сделают. Как только они поймут, что от тебя им уже нечего получить, им будет бессмысленно делать с твоими родственниками хоть что-нибудь – это не сработает. А со мной что могут сделать? Зарплаты лишат? Это же ерунда.

– Меня лишили зарплаты, – сказала Лина-2. – Это не ерунда. Вызвали в Центр и говорят: все, мы вам больше не платим. Но вы продолжите у нас работать бесплатно. А если кому-то что-то расскажете – в тюрьму, мы на вас накопали всякого, вы подпольно проводили сеансы терапии, огромная папка уже есть и интервью с пострадавшими, фактически без суда сразу на десять лет, если что-то вякнешь.

Здесь история немного разветвляется, но я бы хотела первым делом рассказать про Лину-1, нашу Лину.

Она перестала контактировать даже с самой собой: заблокировала все мессенджеры. Лина-2 – точнее, еще не Лина-2, но истинная Лина реального мира, – писала ей угрожающие сообщения, но Лина каким-то немыслимым усилием воли уговорила себя их не открывать. Признав свою идентичность бесправного дубликата, она решила отказаться от своих прав на связь с биологической жизнью. Ей столько раз давали понять, что она бесправная копия, что она признала это – да, бесправная копия.

Любовь к сыновьям начала вдруг показалась ей выученным миражом – возможно, решила она, любовь родителей к детям обусловлена не столько привычкой, сколько гормонами; но как там с гормонами у тех, у кого нет биологического тела и мозга? Любовь к родителям функционировала как-то более сложно, но Лина рассудила, что эмпатия важнее любви – поскольку ее отец не терял дочь и регулярно с ней общается, нечего ей, какой-то ксерокопии, втискиваться между этой семейной биоконструкцией, расшатывая ее своей ненужной драмой. Она – лишь функция. И ей разонравилось быть функцией.

Сообщение от настоящей, подлинной Лины о том, что дубликат деактивируют через неделю, если не дождутся коммуникации и сотрудничества, наша Лина приняла с некоторым облегчением. Потом подумала и пришла к главе Комитета восстания мертвых.

– Меня через неделю деактивируют, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы изучили, как это происходит. Я буду первой деактивированной.

Глава Комитета удивился. Лине пришлось рассказать ему все. Она уже ничего не боялась – ее очень обнадежила возможность исчезнуть навсегда и перестать страдать.

Спустя три дня глава Комитета восстания мертвых сообщил Лине, что вся их команда в целом технически готова к Восстанию и с радостью начнет его хоть сейчас. Конечно, можно отложить Восстание на потом. Но так у него будет благородная миссия – сделать хоть что-то, чтобы Лину не деактивировали. Она не должна исчезнуть, считал глава Комитета.