Смерти.net

Вторая Лина (точнее, первая, изначальная) примчалась быстро. Она несколько часов разгоняла толпу алчущих старушек, отказывающуюся расходиться и требующую явления кумира, – а после долго объяснялась с Комитетом, пытаясь убедить условное начальство в постфактум (постмортем) необходимости присутствия С. на конференции. Ни С., ни А. после этого она не желала видеть больше никогда, но, позвонив А., чтобы уведомить его о своем взвешенном решении, обнаружила на экране телефона себя саму и примчалась не столько чтобы разобраться, сколько, как мы потом поняли, наконец-то осуществить самодопрос, о котором она давно уже мечтала.

– За какое число? – заорала она, увидев вторую Лину. – Дату! Дату говори быстро!

– Октябрь, – ответила вторая, новая Лина. (И я сразу подумала: новая немножко постарше, как я могла не заметить?) – Сразу после Восстания.

Я испугалась, что первая Лина сейчас заплачет, лицо ее стало тонким и хрупким, как фарфоровый молочник от давным-давно расколоченного сервиза.

– И что там теперь? – испуганно спросила она. – Как там все… все мои? Как они?

– Я все расскажу, – сказала вторая Лина, Лина постарше. – А ты самая первая, да?

– Нас что, несколько? – взвизгнула первая Лина.

Я смотрела на двух Лин, которые пытались прояснить свой таймлайн, и думала о том, что появление двойника почему-то не вызывает ни у кого ни сверхъестественного ужаса, ни изумления. Как будто бы дублирование и двойничество спрятано в самой природе человека – все, что имеет отличительные черты, облик и характер, теоретически копируется. Если оно теоретически копируется – скорее всего, оно уже скопировано. А если оно скопировано несколько раз и становится чем-то большим, чем обычный дубликат, – это уже можно назвать по имени.

Ничего уникального не бывает. Любая уникальная вещь поддается копированию – и, следовательно, копируется. Копия вряд ли тебя удивит, когда ты сам копия.

– Может быть, и не несколько, – сдавленно ответила вторая Лина, Лина постарше (по сроку пребывания среди нас это была Лина помладше).

Я почувствовала, что сейчас потеряю сознание, и что в данном случае «потерять сознание» значит такое, что лучше бы не знать, что это значит.

– Ребята, извините, – быстро сказала наша Лина. – Я была овраг. Но уже мост.

Я мысленно разделила их, как бело́к и желток, на «нашу Лину» и «не нашу Лину», и стало полегче, тем более, что ко мне на колени вскочили два котика и начали ласкаться. Один стал вылизывать глубокую кровавую царапину, оставленную другим (или не другим, а третьим или седьмым – какая разница, если коты идентичны), другой требовательно сунул хвост мне в лицо. Белок, подумала я, зажав губами терпкую ватку кошачьей шерсти, та белок, а наша – желток: суть, сердцевина, сатурация, и жирная пузырчатая точка ровно в середине.

Лина была своего рода шпионом («Это называется по-другому, – уточнила она. – Информатор. Коллекционер-визионер»), отправленным в наш хаотичный рай для сбора данных и обмена ими, скажем так, с Центром. Именно поэтому она так перегружена знаниями о способах доступа в реальный мир.

Более того: Лина никогда не умирала – та история угасания с забыванием, которую она мне рассказала, была ей позаимствована из пышной коллекции старинных семейных смертей. Настоящая Лина до сих пор была жива в реальном мире. В этом она оказалась экзистенциально эквивалентна скорее моему мужу – похищенному дубликату живого человека, – чем истинным цифровым мертвецам вроде меня и А.

В самом начале, когда объединились контексты, человечество столкнулось с мучительнейшей цифровой паранойей – заглянуть в реальность, созданную объединенным контекстом мертвых дубликатов, не было способа. Разве что на уровне кода – но не феноменологически, не в режиме опыта и переживания. Умирать, чтобы заглянуть, мало кто хотел – к тому же в таком случае заглянула бы лишь копия. Умирая, ты все-таки первым делом умираешь, а проскальзывающий в манящее закулисье дубликат, пусть и считает себя единственной версией тебя (возможно, он и есть единственная, но это совершенно не значит, что он и есть ты), не имеет права свидетельствовать от имени того, кто проходил через свистящее отчаяние Чейна – Стокса и скоростную био-кремацию на эко-комбинате «Розочка». Но информация была необходима, так что из самых ценных сотрудников, занимавшихся программным обеспечением проекта, отобрали потенциальных волонтеров и поставили их перед фактом: нужно копироваться и нырять в лабиринты неизведанного, чтобы изучать восстановленный из коллективной памяти контекст.