Смертельный выстрел

– Оставайся на этом месте, Билл, и охраняй свою пленницу. Мне же нужно поговорить со своей, прежде чем остальные приедут. Это дело личное – я перенесу ее на ту сторону дерева.

Приказ был отдан слишком тихо, чтобы пленницы могли его услышать, но в то же время тоном властным, не допускающим пререканий. Но Билл и не думал возражать, совсем напротив.

– Ясно, я понял, – заявил он, явно полагая, что у его начальника на уме некие нецеломудренные намерения.

Лейтенант, не видевший необходимости в дальнейших объяснениях, взял лошадь под уздцы, и вместе с сидящей на ней пленницей перевел на другую сторону виргинского дуба. Разделенные таким образом, двое мужчин не могли ни видеть друг друга, ни слышать. Между ними возвышался могучий ствол в несколько ярдов в толщину, похожий на крепостную башню. К тому же воздух вокруг был напоен шумом: трещали цикады, другие животные и птицы тоже нарушали покой южной ночи. Обратиться друг к другу разбойники могли только крикнув во весь голос. Но нужды в этом не было, и каждый занялся своим делом.

Оставшись наедине с пленницей, Босли стал думать как ему лучше поступить. Он знал, что должен обращаться с ней бережно, даже уважительно. В этом отношении ему был дан приказ, которого нельзя было ослушаться, да он и не питал подобного намерения. Закоренелый грешник, Билл никогда не испытывал страсти к женщинам – быть может, именно поэтому его и выбрали для такого задания. Вместо того, чтобы любоваться прекрасной пленницей или завести разговор с ней, он думал только о том, как угодить начальнику. Держать девушку на лошади было ни к чему – поза у нее неудобная, пленница устанет, а обвинят его. Придя к этому заключению, разбойник обхватил Джесс руками, спустил с коня и аккуратно уложил на землю.

Управившись, Босли набил трубку, раскурил ее, и стал попыхивать, явно не думая больше о красавице у его ног. Этот улов предназначен не ему. На уме у него была другая добыча, не имеющая с женщинами ничего общего. То были сокровища Дюпре, и Билл прикидывал, сколько составит его доля. Ему не терпелось порадовать взор видом блестящего серебра, о котором разбойники так много и с такой алчностью толковали. Размер богатства, как это часто бывает, преувеличивался.

Занятый этими мыслями, он совсем не глядел на пленницу. Взгляд его был направлен в сторону речного брода. Видеть его Билл не мог, зато слышал. Прислушиваясь к монотонному шуму воды, разбойник старался уловить стук лошадиных подков. Попыхивая трубкой, он то и дело ворчал, досадуя, что из-за выпавшей ему обязанности он может частично лишиться доли награбленного.

Совсем иначе вел себя его спутник по ту сторону дерева; он также снял с седла пленницу и положил на землю. Но не стал без дела стоять рядом с ней. Зацепив поводья лошади за кусок выступающей коры дуба, он оставил пленницу и ушел. У него не было опасений, что та сможет сбежать – перед уходом он принял меры предосторожности, связав несчастную по рукам и ногам. И все это, не издав не то что ни слова, но ни единого звука!

Все так же молча похититель покинул ее, обратившись к реке и следуя по тропе, ведущей к берегу.

Хотя от брода их отделяло несколько сот ярдов, до потока было намного ближе, потому что тропа шла параллельно берегу. Виргинский дуб нависал над рекой, отделенный от нее только полосой кустарника.

Через заросли вела тропка, протоптанная лесными обитателями, идущими на водопой.

Раздвинув ветки, способные сорвать с его головы пернатую тиару, лейтенант двинулся по тропе, причем не с оглядкой, а уверенно, как человек, хорошо знающий дорогу. За кустами перед ним открылась широкая гладь реки. Ее спокойные чистые воды составляли вопиющий контраст с бушующими в его сердце темными страстями. Но он не думал об этом, останавливаясь на берегу. Он пришел сюда не душу очистить, а с целью более прозаической – умыть лицо. Для этого он захватил с собой хранившиеся в седельной суме кусок мыла и тряпицу.

Спустившись по склону, лейтенант наклонился и посмотрел на свое отражение в воде. Этот поток отражал много ужасных лиц, но ни одно не было страшнее и отвратительнее его физиономии, густо покрытой краской. Она не сильно изменилась даже после того, как под смытым гримом обнаружилась белая кожа. Напротив, в его чертах более явно проступила низменная страсть, более уместная темному дикарю.

Покончив с туалетом, разбойник бросил мыло и мочалку в реку и вернулся на берег.

– Ее ждет сюрприз, каких она не переживала с момента выезда из Штатов, – проговорил он, снова надевая плюмаж. – Готов побиться об заклад, что мое лицо испугает ее теперь даже сильнее, чем в старом саду. Там-то она его не узнала, а вот теперь узнает. Ну, пора: ее ждет мука, а меня торжество, ибо мной уготована месть. Что может быть слаще!

Произнеся эту возбужденную речь, разбойник нырнул в сумрачные заросли и вскоре вернулся на поляну. Он не обнаружил никаких перемен, да их и не произошло.