Для Клэнси ничего загадочного в паническом бегстве Дарка не оказалось. С присущей ему остротой мысли он быстро понял причину. Во время столкновения у виргинского дуба, в тени и в тишине, прежний соперник его не узнал. Да и с Борлассом или с кем-нибудь еще из его шайки с тех пор не встречался. Почему Дарк отстал от своих, оставалось только гадать, но у Чарльза имелись соображения на этот счет. Негодяй оказался здесь не целенаправленно, но случайно – в противном случае не сбежал бы в явном испуге.
Обо всем этом Клэнси интуитивно догадался в тот самый миг, когда его враг обратился в отступление. И отчасти чтобы развить эффект, отчасти не совладав с эмоциями, издал тот самый вопль, который заставил Дарка мчаться прочь еще быстрее.
Едва он уехал, Чарльз снова оказался наедине со своими думами, не менее унылыми, чем прежде. Лишь одно обстоятельство было радостным: вожак бандитов солгал, и Хелен Армстронг не попала в руки к Ричарду Дарку. Молодой человек надеялся, что его возлюбленная уже благополучно достигла дома.
Все прочее осталось, как прежде, и Чарльз чувствовал себя как человек, получивший передышку, но понимающий, что она будет краткой. Дарк вскоре оправится от испуга. Ведь едет он к лагерю разбойников, и узнав там все, вернется довершить свою месть, долго копившуюся и оттого более свирепую.
Только станут ли волки дожидаться его?
– Ага! Вот и они! – воскликнул несчастный, заметив, что койоты снова начали приближаться.
Теперь они вели себя смелее, а задержка распалила в них кровожадный инстинкт. Напугавший их враг не напал, а удалился, оставив жертву беззащитной. Хищники подбирались к добыче снова, уверенные теперь, что она от них не уйдет. Вновь скорбный вой огласил прерию. Вскоре стая окружила странный предмет, ставший уже более знакомым, а потому внушавший меньше страха. Койоты стягивали круг, кружа как в котильоне. В преломляющихся лучах лунного света, увеличивающего предметы, они казались сказочными волками, танцующими вокруг «головы Смерти», а их заунывные стенания сходили за мелодию.
Ужас внушал он тому, кто слушал его, утратив надежду. Что касается последней, то от нее у Чарльза не осталось и следа, последняя ее искра потухла и вперед перед ним простирался лишь мрак гибели, ужасной и неотвратимой.
Собрав все моральные силы в кулак, он пытался смириться с неизбежным. Но тщетно. Жизнь слишком ценна, чтобы отказываться от нее. Молодой человек предпринял еще попытку дать отпор мерзким противникам. Он закатывал глаза, сверкая белками, шевелил губами, кричал. Но ничто уже не помогало. Койоты приближались. Уже только три фута отделяли их от его лица. Узник видел волчьи глаза, белый оскал зубов, чувствовал зловонное дыхание. Пасти хищников были раскрыты, готовые вот-вот сомкнуться на его черепе!
И зачем только он закричал, спугнув Дарка? Теперь Чарльз жалел об этом. Тот размозжил ему голову томагавком, убив одним ударом, а это лучше, чем быть сожранным заживо, обглоданным этими ужасными клыками. Ожидание смерти само по себе пытка, которую нет сил выдержать. Да и ни один человек на его месте не выдержал бы, каким бы сильным ни был его дух, и какой крепкой ни была бы его вера во Всевышнего. И даже в такую минут Клэнси не утратил эту веру. Сказались уроки, усвоенные с детства, принципы, привитые матерью. Уверенный, что ему суждено умереть и мечтая лишь о том, чтобы смерть наступила быстро, молодой человек приготовился встретить последний свой час мужественно.
– Матушка! Отец! – прошептал он. – Скоро я снова буду с вами. Хелен, любовь моя! Как я подвел тебя, так распорядившись моей жизнью! Да простит меня Господь…
Его покаяние было прервано, как если бы вмешался сам Бог. Всемилостивый и Всемогущий услышал, видимо, его мольбы, потому что никто иной не в силах был помочь несчастному. В последний миг койоты, уже готовые ринуться в атаку, стали отступать, сомкнув пасти и поджав хвосты. Медленно, но верно они пятились дюйм за дюймом, неохотно освобождая поле боя.
Но перед кем?
Вытянув шею, Клэнси старался найти причину такого поведения зверей, но ничего не увидел. Затем обратился в слух, ожидая услышать стук копыт той самой лошади с Ричардом Дарком на спине, которая недавно останавливалась перед ним. Выходит, негодяй вернулся раньше, чем он ожидал.
Но стука копыт не было. Присутствовал какой-то более тихий звук, который его уши и не уловили бы, если бы основание равнины не образовывал полый известняк, действовавший как резонатор. Он походил на шум, производимый лапами животного, мчащегося быстрым аллюром. Теряясь в догадках, что за четвероногое это может быть, он не успел найти ответ прежде, чем мягкий топот, раздававшийся у него за затылком, достиг его головы. Вскоре он ощутил на лбу горячее дыхание, а что-то еще более горячее коснулось его щеки. Собачий язык!
– Брасфорт!