В десять часов я, отчаянно зевая, сидел на стуле у окна и держал в руках отпечатанную на машинке речь, мое собственное произведение. Мы добрались уже до девятой страницы.
Вулф, опираясь на четыре подушки, сидел передо мной на постели, открывая взору приблизительно пол-акра желтой шелковой пижамы. На ночном столике возле кровати красовались две бутылки из-под пива и пустой стакан. Он нахмурился на мои носки и продолжал:
— «…Но неописуемый аромат нежнейшей ветчины из Джорджии, которая качеством, по моему мнению, значительно превосходит европейскую, достигается не за счет способов копчения. Правильное вскармливание и внимательный уход, конечно, очень важны, но эти качества можно встретить в Ченстохове и в Вестфалии даже чаще, чем в Джорджии. У поляков и вестфальцев есть хорошие свиньи, умение и знания, но кое-чего у них нет, а именно земляных орехов». — Он остановился, чтобы прочистить нос.
Я переменил позу.
— «Из свиньи, — продолжал он, — пищу которой на пятьдесят-семьдесят процентов составляют земляные орехи, получается ветчина невероятно тонкого вкуса и отменной сочности, которая, если ее правильно приготовить и хранить, оставит позади любую в мире. Я привел этот пример, чтобы показать один из путей, которым американцы вносят свою лепту в мировую кулинарию, и как еще одно доказательство того, что вклад американцев в почетный список изысканных блюд основан на таких продуктах, которые просто растут здесь и не нуждаются в обработке. Краснокожие индейцы ели индеек и картофель еще до прихода белых, но вскормленных земляными орехами свиней они не ели. Эта незабываемая ветчина не подарок природы, это плод творческой фантазии, упорства экспериментаторов и проницательности знатоков. Похожие результаты достигаются при включении в рацион цыплят голубики, которую начинают давать…»
— Минутку. Не цыплят, а домашней птицы.
— Цыплята и есть домашняя птица.
— Вы просили останавливать вас…
— Но не спорить со мной.
— Спор затеяли вы, а не я.
Он помахал рукой:
— Продолжим. «…Которую начинают давать на первой неделе. Аромат четырехмесячного петушка, который с детства в большом количестве ел голубику, когда он приготовлен с грибами, эстрагоном и белым вином. Или возьмите другое американское блюдо — кукурузный пудинг с цыплятами, луком, петрушкой и яйцом, блюдо просто изысканное, оно уникально. Это, без сомнения, высокая кухня. Этот пример даже лучше, чем со свиньями, вскормленными земляными орехами, поскольку в Европе нет таких орехов. Но там есть цыплята». Цыплята, Арчи?
— Домашняя птица.
— Не важно. «Но там есть цыплята и голубика, но никому в течение веков не пришло в голову объединить их и порадовать нас результатами. Другой пример изобретательности…»
— Эй, подождите! Вы пропустили целый абзац: «Вы можете возразить…»
— Ах да! Не мог бы ты посидеть спокойно? У тебя все время скрипит стул… «Вы можете возразить, что все это не относится к собственно кулинарии, но при ближайшем рассмотрении вы, полагаю, согласитесь, что тут прямая связь…»
Я встал. Мои руки и ноги онемели, и я просто не мог сидеть спокойно. Не спуская глаз с машинописного текста, я подошел к столу и с наслаждением осушил стакан воды. Вулф монотонно гудел. Я решил больше не садиться и встал посередине комнаты, напрягая и расслабляя мышцы ног, чтобы разогнать кровь.
Трудно сказать, что насторожило меня. Я не мог ничего увидеть, потому что смотрел в текст, а до открытого окна было не менее десяти футов. Вряд ли я что-нибудь услышал. Однако нечто заставило меня резко повернуть голову. Но даже тогда я увидел лишь движение в кустах за окном. И уже совсем непонятно, какая сила заставила меня швырнуть листки текста прямо в окно. В ту же минуту показался ствол ружья, я увидел дым, почувствовал запах пороха и услышал голос Вулфа:
— Посмотри, Арчи.
Я посмотрел и обнаружил, что по его щеке течет струйка крови. Секунду я не мог двинуться с места. Мне хотелось выпрыгнуть в окно, поймать сукина сына и по-свойски проучить его. Вулф не был мертв, он сидел в той же позе. Но крови было много. Я подскочил к кровати.
Он разжал губы, чтобы спросить:
— Где рана? Череп? Мозг?
— Черт, нет! — Я был занят осмотром, и от наступившего облегчения у меня сел голос. — Откуда бы взяться мозгу? Уберите руки и сидите смирно. Подождите, я сейчас принесу полотенце. — Я слетал в ванную и, обмотав одним полотенцем его шею, другим стал промокать кровь. — Челюсть, кажется, не затронута, пуля попала в мякоть. Чувствуете слабость?
— Нет. Принеси мое зеркало для бритья.
— Подождите, пока я…
— Принеси зеркало!
— О господи! Держите полотенце. — Я снова метнулся в ванную, вручил ему зеркало и направился к телефону. Девичий голос ласково пожелал мне доброго утра. — Да, доброе утро. Разве это не телефон доктора?.. Нет, погодите, я не хочу говорить с ним, пошлите его сейчас же сюда, в человека стреляли, номер шестьдесят в павильоне «Апшур»… Я сказал: стреляли, пришлите доктора, Оделла и полицейского, если он есть поблизости, и еще бутылку бренди. Поняли? Всего хорошего, вы — чудо!