— Вы сказали «абсолютно убедительно». Это слишком сильно. Возможны другие варианты. Список Берена могли подменить.
— Это тот самый список, который он собственноручно отдал Сервану, там есть его подпись. Серван все время держал его при себе. Вы подозреваете Сервана?
— Я никого не подозреваю. Блюда и карточки могли быть переставлены.
— Только не карточки. Берен сам сказал, что они шли по порядку, когда он пробовал. А что до блюд, то кто же сделал это и кто опять переставил их, когда Берен вышел?
После продолжительного молчания Вулф уверенно произнес:
— Действительно чушь.
— Конечно. — Толмен еще больше наклонился вперед. — Слушайте, Вулф, я всего лишь окружной прокурор, мне надо делать карьеру, и я знаю, что такое успешное расследование подобного сенсационного дела. Но вы ошибаетесь, если думаете, что мне доставляет удовольствие арест Берена. Вовсе нет. Я… — Он запнулся. — Я… Ну, в общем, удовольствия мне это не доставляет. По некоторым причинам это был самый тяжелый поступок в моей жизни. Но разрешите задать вам вопрос. Рассмотрим ряд бесспорных фактов: во-первых, Берен сделал семь ошибок в списке, который сам заполнил и подписал; во-вторых, блюда и карточки с номерами стояли, когда он пробовал, в том же порядке, что и тогда, когда пробовали другие; в-третьих, не обнаружено ничего, что заставляло бы сомневаться в этом. Предположим, в-четвертых, что вы приняли присягу как окружной прокурор. Так ответьте: арестовали бы вы Берена и постарались бы добиться его осуждения?
— Я бы отказался от дела.
— Почему? — Толмен взмахнул руками.
— Потому что я видел лицо мистера Берена и разговаривал с ним через минуту после того, как он вышел из столовой.
— Вы-то, может, и видели, а я нет. Если бы мы поменялись местами, приняли бы вы мои слова о лице и голосе Берена как свидетельство?
— Нет.
— А вообще чьи-нибудь?
— Нет.
— Знаете вы что-нибудь, что могло бы объяснить семь ошибок Берена?
— Нет.
— Прекрасно! — Толмен откинулся на спинку стула, осуждающе посмотрел на меня, что было несправедливо, и снова перевел взгляд на Вулфа. Челюсти прокурора судорожно двигались, он заметил это и плотно сжал губы. — Честно сказать, — наконец заговорил он, — я надеялся, что у вас что-то есть. Со слов Гудвина я понял, что вы мне что-то объясните. Вы говорите, что, будь вы на моем месте, то отказались бы от дела. Так какого же дьявола…
Мне не пришлось дослушать его фразу из-за нового покушения на стремление Вулфа провести весь день в покое. У входной двери сильно и настойчиво постучали. Ожидая вновь увидеть господ из Нью-Йорка, я открыл дверь. На пороге стояло трио совсем иного сорта: Луи Серван, Вукчич и Констанца Берен.
Вукчич был краток:
— Мы хотим видеть мистера Вулфа.
Я пригласил их войти.
— Вы не возражаете подождать здесь? — Я указал на свою комнату. — Он сейчас занят с мистером Толменом.
Констанца отшатнулась и ударилась о стену. У нее было такое выражение лица, будто я сказал, что у меня карманы полны жаб, змей и ядовитых ящериц. Она сделала движение к выходу, но Вукчич схватил ее за руку, а я сказал:
— Останьтесь. Что мог поделать мистер Вулф, если симпатичный молодой человек настоял на том, чтобы прийти и поплакать у него на плече?
Отворилась дверь комнаты Вулфа, появился Толмен. В холле было темновато, и ему понадобилось не меньше секунды, чтобы уяснить обстановку. Он уставился на Констанцу и сделался пепельно-серым. Трижды он пытался заговорить, но слова замирали на полдороге. Однако непохоже было, что его состояние доставило ей удовлетворение, она просто не заметила его, но посмотрела на меня и сказала, что, наверное, может теперь увидеть мистера Вулфа. Вукчич взял ее под локоть, а Толмен в изумлении отступил, чтобы дать им дорогу. Я остался, чтобы проводить его, что и сделал после того, как он обменялся парой слов с Серваном.
Прибытие новых лиц не обрадовало, но и не огорчило Вулфа. Он принял мисс Берен без энтузиазма, но с какой-то подчеркнутой вежливостью, извинился перед Вукчичем и Серваном за то, что не приходил целый день в «Покахонтас». «При таких печальных обстоятельствах этого и не требуется», — заверил его Серван. Вукчич сел, запустил пятерню в свою гриву и прорычал что-то о невезучести поваров. Вулф осведомился, не отменяются ли дальнейшие мероприятия. Серван покачал головой. Нет, сказал он, они будут продолжать, даже если у него случится инфаркт. Он годами ждал того момента, когда, являясь одним из пятнадцати мастеров, будет иметь огромную честь принять у себя остальных. Это пик его карьеры, услада его старости. То, что произошло, невероятное несчастье. Несмотря ни на что, они будут продолжать. Сегодня вечером он как хозяин раздаст всем свою статью «Тайны вкуса», на подготовку которой потратил два года. Завтра в полдень они должны избрать новых членов, теперь, увы, уже четырех. А во вторник вечером все будут слушать доклад мистера Вулфа «Вклад американцев в высокую кухню». Какая катастрофа, какое покушение на дружбу и братство!