Слимпер

— Был бы пистолет, а враги найдутся, — заверил Мара Семён. — Во всяком случае, обменяю его после на что-нибудь другое, не менее экзотичное. Мне же для Яны подарок надо найти... думаю, что сам пистолет ей без надобности, не любят женщины оружие! Вот и обменяю на что-нибудь.

— Только не продешеви, — сразу успокоившись предупредил медальон. — Такая волына многого стоит! Не делают нынче таких грохочущих пистолей. Нынче лучевые в моде, их и полименты, и чужие носят... Ладно, с оружием решили. Теперь давай думай, куда из Хранилища двинем. Не сидеть же здесь сиднем, среди покойников!

— А вон туда и двинем, — Семён махнул рукой в сторону молочно-белой стены, туда, куда только что стрелял. — Любопытно мне на Хранилище снаружи посмотреть. Тем более, что запрещающие письмена исчезли... Не чувствую я больше от стен никакой угрозы.

— Я бы так рисковать не стал, — обеспокоился Мар. — Хрен его знает, где мы можем оказаться! Может, это хранилище под землёй замуровано. Или на дне какого океана находится... Задохнёшься ведь! Потонем.

— А вот это твоя прямая забота: проследить за тем, чтобы мы не утонули, — посмеиваясь, сказал Семён, подходя к стене. — И чтобы в земле не остались. Справишься?

— Куда же я денусь, — вздохнул медальон. — Ох и послал мне случай напарничка, ох и послал... Семён, ты слыхал, что любопытство кошку сгубило?

— Так то кошка, — уверенно ответил Семён, — а то я. — И шагнул в белое сияние.

...Снаружи Хранилище выглядело как гора. Высокая, каменистая, ни кустика, ни травинки; Семён стоял у подножия той горы, отряхиваясь от пыли и песка — гора хоть была и колдовской, миражной, но мусору и грязи на ней было преизрядно. Накопилось с годами. Там, где Семён вышел из хранилища, на склоне горы светлело пятно в виде человеческого силуэта: камни здесь были словно дочиста отмыты. Теперь вся эта грязь была на Семёне.

Более-менее отчистив одежду и вытрусив из шевелюры мелкие камушки и песок, Семён огляделся.

День в этом Мире клонился к вечеру: оранжевое солнце низко висело над верхушками высоких деревьев, придавая густой листве зловещий тёмно-багровый цвет — деревья росли по другую сторону широкой утоптанной дороги, пролегавшей неподалёку от горы. Видимо, прямо за дорогой начинался дремучий нехоженый лес.

На дороге стояла, чуть накренясь набок, небольшая открытая повозка с обутыми в шины колёсами — колёса были вроде мопедных, со множеством тонких железных спиц. Возле повозки, лицом к ней и спиной к Семёну, сидел, скрестив ноги по-турецки, человек в тёмно-коричневой одежде. Сидел не шевелясь — издали его можно было принять за пень, странным образом выросший на проезжем месте. Обознаться было легко, так как и повозку, и неподвижного человека покрывала густая тень от деревьев.

Впереди повозки лежало что-то тёмное, крупное, и тоже не шевелилось.

— Хм, чего это он там расселся? — спросил Семён, напоследок отряхнув брюки комбинезона. — Сходить надо, посмотреть...

— Зачем? — живо отреагировал медальон. — Сидит — ну и пусть себе сидит. Чужой Мир, чужие нравы... Может, он молится. Или клятву какую даёт... Убить первого встречного, например! А тут р-раз — и ты на подходе. Будьте любезны!

— Есть у меня сильное подозрение, что не просто так он там сидит, — упавшим голосом ответил Семён, направляясь к повозке. — Подозреваю, что это я его лошадь того... На линии огня случайно оказалась, и тю-тю лошадка...

— Золотую монету ему дай, и пусть себе проваливает куда ехал, — недовольно буркнул Мар. — Оно, конечно, не стоит никакая сельская кляча такой дикой цены, но зато совесть тебя грызть не будет. Вообще-то, по-моему, совесть есть атавизм и пережиток, очень вредный для нашей работы! Заблуждение, от которого надо всемерно избавля... — медальон осёкся на полуслове. — Вот так лоша-адка... — протянул Мар и умолк.

Упряжной лошадкой был серый, с подпалинами, матёрый волчище. Мёртвый матёрый волчище, с рослого телёнка размером, лежавший на боку и запутавшийся лапами в ремнях упряжи: из пасти волка вывалился тёмный от пыли язык, открытые глаза стеклянно смотрели куда-то поверх Семёна; волк не дышал. На видимом боку волка, в области груди, было три чёрных входных отверстия от неразменной пули; четвёртое отверстие приходилось на шею. Пятый выстрел отстриг зверю ухо.

Земля под волком была залита тёмно-бурой запёкшейся кровью; над кровью жужжали зелёные мухи.

— Кучно, — еле слышно выдохнул Семён, останавливаясь позади неподвижно сидящего человека. — Метров с двадцати... невероятный результат!

Однако сидевший человек его услышал.