Слепой. Обратной дороги нет

Марина не ответила. Продолжая увлеченно работать рукой, она передвинулась немного ниже и обхватила губами его сосок. Черняк осторожно положил дымящуюся сигарету в пепельницу, запустил пальцы в густые, черные, как вороново крыло, женские волосы, обхватил затылок Марины, плотнее прижал ее голову к своей груди, отпустил и легонько провел кончиками пальцев вдоль плавно изогнутой линии позвоночника. Марина издала невнятный стон, и Черняк почувствовал, что утрачивает последние крупицы здравого смысла. Зубко был прав, предполагая, что его напарник в данный момент думает не головой, а совсем другим местом; впрочем, чтобы думать головой, лежа в постели с Мариной, нужно быть полным, окончательным импотентом.

Когда терпеть дальше стало невозможно, Черняк вывернулся из-под Марины и одним движением очутился сверху, оставив женщину лежать лицом вниз. Она не возражала и даже наоборот: таз ее призывно приподнялся, стройные бедра раздвинулись, приглашая мужчину не тратить времени даром и поскорее приступить к делу. Когда Марина так делала, Черняк буквально зверел. Жена в тех редких случаях, когда его желание немного попрыгать на целлюлите совпадало с отсутствием у нее головных болей или других вымышленных недугов, признавала только одну позу: пузом кверху. Зато Марина выделывала в постели настоящие акробатические номера, выдумывая все новые ухищрения, чтобы заставить Черняка выложиться полностью, до конца. Однажды они поставили настоящий рекорд, проведя за этим занятием полный рабочий день, восемь часов, и Черняк потом целую неделю был почти уверен, что его перетруженная южная оконечность вот-вот отвалится к чертям собачьим.

– Только по-быстрому, – предупредил он, входя в Марину.

Она ответила страстным вздохом и мягким встречным толчком ягодиц; Черняк попрочнее уперся руками в матрас и взялся за дело всерьез, сам удивляясь, откуда появились силы.

Где-то на четвертой минуте, когда Марина уже начала тихонько вскрикивать при каждом ударе, а дыхание Черняка сделалось хриплым и прерывистым, за дверью, в гостиной, скрипнула половица. Той частью сознания, которая еще была способна что-то соображать, Черняк понял, что там, за дверью, мается, не решаясь войти и напомнить ему о должностных обязанностях, верный Зубко.

Он быстрее заработал тазом, торопясь поскорее завершить начатое; Марина вскрикнула, и в этот момент дверь спальни распахнулась.

Старший лейтенант повернул голову с твердым намерением обложить потерявшего стыд старшину отборным матом. Слова застряли у него в глотке, потому что на пороге стоял совершенно незнакомый ему молодой человек – чернявый, смуглый, мускулистый, с окровавленным русским штыком в правой руке и пистолетом в левой.

Рефлексы сработали раньше, чем мозг успел осознать увиденное. Черняк вскочил, словно подброшенный пружиной, на мгновение замер, не зная, что предпринять, – голый, потный, с задорно торчащим, пульсирующим членом и с православным крестиком, который поблескивал на смуглой груди, – а потом метнулся к стулу, на спинке которого, под одеждой, висела портупея с вложенным в кобуру пистолетом.

Стоявший в дверях албанец быстро шагнул ему наперерез, коротко и страшно ударил по скуле рукояткой пистолета, а когда отброшенный в сторону Черняк впечатался лопатками в стену, вонзил ему в живот ржавый, испачканный кровью старшины Зубко штык, пригвоздив лейтенанта к штукатурке.

Марина, все еще стоявшая на кровати в призывной звериной позе, завизжала, но визг сразу оборвался, потому что второй албанец, войдя в спальню, не долго думая вдавил ее лицом в подушку. Женщина брыкалась на постели, пытаясь вырваться или хотя бы глотнуть воздуха, но хватка у албанца была железная.

Старший лейтенант Черняк наблюдал за происходящим круглыми, слезящимися, тоскливыми глазами. Ноги у него подогнулись; штык, пронзивший его насквозь и на добрых пять сантиметров вошедший в глинобитную стену, с негромким металлическим скрежетом вышел из пробитого в смешанной с соломой глине углубления, и Черняк медленно осел на пол, царапая стену торчащим из спины стальным шипом. На пожелтевшей побелке осталась широкая кровавая полоса.

Албанец, державший Марину, посмотрел на своего напарника и игриво подвигал бровями, предлагая, по всей видимости, довести до конца то, что так успешно начал Черняк. Напарник отрицательно покачал головой и, подняв на уровень груди левое запястье, постучал ногтем по циферблату часов. Второй албанец кивнул со слегка разочарованным видом, отпустил голову Марины и, когда та перевернулась на спину, жадно хватая воздух широко открытым ртом, быстро накрыл ее лицо подушкой. Он вдавил в подушку ствол пистолета и спустил курок. Приглушенно хлопнул выстрел, в воздух взлетела парочка перьев, запахло паленым. Обнаженное тело конвульсивно содрогнулось, заставив кроватные пружины в последний раз издать характерный скрип, и обмякло.