Слепой. Обратной дороги нет

Албанец приподнял простреленную, обожженную подушку, уронив на лицо убитой целую горсть подпаленных выстрелом перьев. Глаза Марины остались широко открытыми, рот тоже. Из-под затылка по белой простыне медленно расплывалось кровавое пятно: пуля вошла в открытый рот, выбив два передних зуба, пробила мягкое нёбо и, разрушив мозг, прошла навылет.

Убийца равнодушно уронил подушку на пол и вслед за своим товарищем вышел из спальни. Сидевший на полу со штыком в животе Черняк видел все до мельчайших деталей. Он чувствовал себя жуком, наколотым на булавку равнодушной рукой юного натуралиста, но, в отличие от жука, не мог даже дергать лапками: конечности не слушались его, жизнь по капле уходила из холодеющего тела вместе с кровью, которая текла по крашеным половицам, сквозь щели просачиваясь в подпол.

Он оставался в сознании, когда убийцы, покряхтывая от тяжести, втащили в комнату и с облегчением свалили в угол окровавленную тушу в милицейском мундире – то, что когда-то было старшиной Зубко. Черняк видел, как один из них, торопливо раздевшись, натянул на себя форму и перепоясался ремнем с портупеей и кобурой, в которой лежал табельный пистолет старшего лейтенанта. Черняк был крупным мужчиной, и его форма сидела на убийце мешком, но того это обстоятельство, казалось, нисколько не смущало.

Поправив на голове милицейскую фуражку, убийца посмотрел на Черняка. Лейтенант закрыл глаза в ожидании неизбежного контрольного выстрела, но вместо этого услышал лишь щелчок выключенного ночника и удаляющийся скрип половиц. Усиливающееся жжение под диафрагмой подсказало ему, почему незнакомцы не стали его добивать: штык пробил желудок, и теперь сочащаяся оттуда кислота должна была в течение считаных минут довершить то, чего не сделала сталь. Черняк хотел открыть глаза, но это простое действие в данный момент показалось ему не стоящим тех усилий, которые следовало приложить, чтобы разлепить налитые свинцовой тяжестью веки. В следующий миг сознание покинуло его, чтобы больше никогда не вернуться.

Перед тем как выйти из дома, человек в милицейской форме на минуту задержался в сенях. То, что он искал, обнаружилось почти сразу: ключ от входной двери висел на вбитом в стену рядом с выходом ржавом гвозде. Запирая дверь снаружи, албанец услышал, как за спиной, во дворе, завелся двигатель милицейской машины.

Вскоре «девяносто девятая» с бортовым номером сто шестьдесят два пересекла городскую черту Нежина. Когда она выехала на трассу Е381 и, пронзая сгущающуюся темноту бледными лучами фар, устремилась в сторону российской границы, албанец, одетый в форму инспектора Черняка, опустил оконное стекло и на ходу выбросил в наступающую ночь ключ от дома веселой вдовушки по имени Марина.

* * *

Убаюканный плавным покачиваньем кабины, монотонным гудением мотора и приглушенным бормотанием радиоприемника, Глеб действительно задремал. Однако какая-то часть его сознания все время оставалась начеку, и, когда вокруг что-то изменилось, Слепой моментально проснулся и открыл глаза.

Первое, что он увидел, были красно-синие сполохи, озарявшие ночную тьму за окнами кабины. Грузовик притормаживал, вздыхая пневматическими тормозами. Глеб сообразил, что их обгоняет милицейская машина с включенным проблесковым маячком. Правда, вела она себя как-то странно: несмотря на то что скорость грузовика снижалась, патрульный автомобиль не спешил вырваться вперед. Глеб его не видел, ему были видны только вспышки проблескового маячка, разгоравшиеся и гасшие, казалось, прямо за окном со стороны водителя. Благодаря этому сосредоточенное лицо сидевшего за рулем Всеволода Витальевича становилось то синим, как у лежалого покойника, то красным, как у человека, переборщившего с паром в русской бане.

Еще Сиверов заметил, что милицейская машина потихоньку, но очень настойчиво оттирает их к обочине. Вскоре правые колеса грузовика запрыгали по неровной щебенке, поднимая в воздух невидимую в темноте пыль. Как только это произошло, милицейский автомобиль вырвался вперед и тоже принял к обочине перед самым носом «мерседеса», заставив Всеволода Витальевича окончательно съехать с дороги и резко ударить по тормозам.

– Что делают, паскуды! – в сердцах воскликнул водитель, затягивая ручной тормоз.

Глеб промолчал. Эта встреча на ночной дороге ему не нравилась: уж очень все это напоминало геройское задержание опасных преступников, угнавших чужой автомобиль с ценным грузом.

– Не пойму, – сказал он, – это наши, что ли? Бортовой номер вроде тот…

– Тот, тот, – нашаривая в спальнике папку с документами, сквозь зубы подтвердил Всеволод Витальевич, – он самый, сто шестьдесят второй. По бабам небось шастали, а теперь будут пальцы веером распускать: почему следуете без сопровождения? Контрабанду по дороге подцепили? Знаю я эту породу, насмотрелся за столько-то лет… Наперед знаю, что они скажут, уроды.

– Я знаю все твои трещинки, пою твои-мои песенки, – пробормотал Глеб.

– Во-во, – недобро хохотнув, подхватил Всеволод Витальевич, – точно! Блин, глаза бы мои на них не смотрели. Так бы и дал монтировкой по башке…