Слепой. Обратной дороги нет

Дежурный не выразил желания продолжить беседу – что и требовалось доказать. Зубко выключил рацию, сунул микрофон в гнездо и, кряхтя, выбрался из машины. Захлопнув дверцу, он решительно двинулся к дому. Черняк, конечно, начальник, но в данный момент он явно думает не головой, а совсем другим местом. И откуда, скажи ты, у него столько сил для этого дела? Как будто три года бабы в глаза не видел, честное слово! И ведь женатый же человек… Интересно, с женой у него тоже так? Нет, это вряд ли. Видел старшина его жену – рыло от задницы не отличишь, непонятно, с какого конца к ней с этим делом подойти…

В сгущающихся сумерках перед ним вдруг, как из-под земли, совершенно неожиданно и бесшумно возникла человеческая фигура. Зубко невольно отпрянул, схватившись за кобуру, но тут же опомнился и мигом разозлился: на себя – за то, что испугался, а на незнакомца – за то, что подкрадывается, как кот к мыши, и пугает сотрудников правоохранительных органов, находящихся… гм… ну да, при исполнении! Кому какое дело, зачем они сюда заехали? По оперативной необходимости, понял?

– Тебе чего, хлопец? – сурово спросил старшина.

Вместо ответа незнакомец вдруг выбросил вперед правую руку – так стремительно, что Зубко просто не успел отреагировать. Раздался короткий неприятный хруст; старшина захрипел и начал падать, ловя растопыренными пальцами воздух.

Незнакомец коротким рывком выдернул застрявший в трахее жертвы ржавый трехгранный штык от трехлинейной винтовки Мосина, которым покойный муж Марины когда-то колол свиней, и, перешагнув через бьющееся в последних конвульсиях тело, направился к дому.

* * *

К российско-украинской границе они приблизились в сумерках, а пересекли ее только после полуночи и лишь ценой неимоверных усилий. Честно говоря, Глебу уже начало казаться, что они застряли здесь надолго, – очередь большегрузных фур казалась бесконечной, а украинские таможенники оставались глухи к доводам рассудка. Даже изукрашенная разноцветными печатями официальная бумага, подписанная представителем украинского МИДа в Москве, произвела на них впечатления не больше, чем если бы им продемонстрировали засморканный носовой платок. «Нашла коса на камень», – понял Сиверов, только раз взглянув в недружелюбное лицо мордатого рыжего таможенника. Поглядев на него чуть подольше и перебросившись с этим стражем границы парой фраз, он изменил свое мнение: румяная ряшка украинца выражала вовсе не угрюмую неприступность должностного лица, а всего-навсего тупое упрямство мелкого, недалекого мздоимца, всеми правдами и неправдами стремящегося поставить на своем и доказать окружающим свое несомненное превосходство. Сделать это ему было, увы, несложно, поскольку главным здесь являлся все-таки он и только от него зависело, сколько часов, суток, а может, и недель проторчат на обочине выстроившиеся в длиннющую колонну, доверху набитые скоропортящимся товаром фуры. Здесь, на нейтральной территории, он мог казнить и миловать по собственному усмотрению, более того, по сиюминутной прихоти. Белый грузовой «мерседес» с герметичным термоизолированным полуприцепом, стремившийся проскочить через его владения без очереди, а главное, без досмотра, явно очень не понравился стражу границы, причем не понравился настолько, что тот мигом сделался неподкупным.

К счастью, Глеб был не один. Уяснив себе ситуацию, только что проснувшийся Всеволод Витальевич с ходу, прямо с колес, вступил в бой. Похоже, он действительно был опытным дальнобойщиком; если надменное хамство рыжего таможенника его и смутило, то он этого никак не показал. Он просил, канючил, ныл и таскался за таможенником по пятам, потрясая своими бумажками и мешая работать; устав просить, он принимался грозить и требовать, а затем опять начинал канючить, переходя с матерного крика на противный лебезящий тон. Часа через полтора ему удалось уломать таможенника связаться с Черниговом; оттуда кто-то явно не до конца проснувшийся и оттого крайне неторопливый позвонил в Киев. Из Киева связались с Москвой, что, учитывая позднее время суток, также отняло никак не меньше часа. В Москве, по всей видимости, подтвердили, что белый «мерседес» везет полотна из Третьяковской галереи, а не ядерные отходы или предназначенный для розничной продажи на территории Украины героин; Киев, также никуда не торопясь, подтвердил это Чернигову, а тот – рыжему таможеннику. Но тут грянула пересменка, растянувшаяся, как водится, часа на два, в течение которых границу не пересекла ни одна машина. Рыжий таможенник сменился и укатил к себе домой. Глеб уже был морально готов к тому, что сейчас все начнется с самого начала, но судьба наконец-то смилостивилась, и их пропустили, предварительно проверив печати на дверях полуприцепа и запачкав паспорта морковно-оранжевыми, как волосы мордатого таможенника, штампами.

– Вот это действительно лихо, – искренне сказал Глеб, когда Всеволод Витальевич забрался в кабину и, раздраженно швырнув за спину, в спальник, папку с беспорядочно торчащими оттуда бумагами, запустил двигатель.