Слепой. Обратной дороги нет

– Это правильно, – одобрил Всеволод Витальевич. – Это ты молодец. Беспокоиться надо. Беспокойся, Федя. Только, если можно, про себя, молча. А еще лучше – поспи. Оглянуться не успеешь, как ночь пролетит. А утречком, по холодку, часика в четыре, я тебя за руль посажу, а сам – на боковую. Не заблудишься, если я усну?

– Карта есть, – сказал Глеб, – да и надписи на указателях я читать умею. Все-таки мы не в лесу, а на трассе.

– Тоже верно, – согласился Всеволод Витальевич, который, блеснув своими дипломатическими способностями при переходе границы, заметно подобрел. – Да и эти олухи царя небесного, глядишь, подоспеют. Трасса-то одна, авось не разминемся. Такое со мной тоже бывало. Ждешь их, ждешь – нету, а только отъедешь от границы, они тут как тут – огни сверкают, сирена надрывается… Почему, говорят, без сопровождения уехали? Ну, я им, конечно…

Не переставая хвастаться тем, как лихо он привык управляться с украинскими ментами, которые во сто крат хуже родных, российских, хоть те и сами не сахар, Всеволод Витальевич включил указатель левого поворота, опять воткнул передачу, посмотрел для порядка в боковое зеркало и тронул грузовик с места. Свет включенных на полную мощность фар лег на гладкий асфальт и лохматую траву обочины; неправдоподобно яркая в этом свете разделительная полоса, то сплошная, то прерывистая, побежала навстречу, все ускоряя бег. Продолжая болтать, водитель включил радио, поиграл клавишами настройки и, наконец, выбрал какую-то попсовую станцию. Когда свет последнего приграничного фонаря угас далеко позади, Глеб поудобнее устроился на сиденье, скрестил на груди руки, закрыл глаза и притворился спящим. Всеволод Витальевич говорил еще некоторое время, а потом заметил, что остался без собеседника, замолчал и убавил громкость приемника, чтобы не мешать напарнику спать.

Глава 11

Задыхаясь, весь в поту, Черняк откатился в сторону и развалился на смятых, перекрученных простынях. Марина, горячая, еще возбужденная, прильнула к нему всем телом, обвила рукой шею, забросила ногу на его бедро и плотно прижалась низом живота – тем самым местечком, которое в данный момент было у нее на пару градусов горячее всего остального.

Черняк нашарил на тумбочке сигареты и закурил, только теперь заметив, что уже начало по-настоящему смеркаться. Он представил себе сотни километров трассы, которые им с Зубко предстояло преодолеть до наступления ночи, и расслабленного покоя как не бывало: в крови загулял адреналин, и сразу возникла потребность в энергичном, целеустремленном движении. Нужно было ехать, и притом сию минуту, и гнать, как на пожар. Они и так слишком задержались у гостеприимной вдовушки, но разве ж от такой бабы быстро уйдешь?

Сигарета стала невкусной, поза – неудобной, а желание сию же секунду одеться, сесть за руль и уехать – нестерпимым. Старший лейтенант дотянулся до стоявшего здесь же, на тумбочке, ночника, включил его и напрягся, перенося тяжесть тела на локти, чтобы встать. Марина немедленно отреагировала на это движение: ее рука, обнимавшая Черняка за шею, тоже напряглась, не давая ему оторвать голову от подушки.

– Ну, – сонным, недовольным голосом пробормотала она Черняку в плечо. – Ну-ну-ну. Лежи, куда ты?

Ее пушистые ресницы щекотали кожу, горячий лобок плотнее прижался к мужскому бедру и начал плавно, едва заметно перемещаться вверх-вниз; рука отпустила шею, ладонь скользнула по груди, задев сосок, прошлась по животу и мягко, но требовательно обхватила то, что в данный момент уже ничего не хотело.

– Пусти, – сказал Черняк, – ехать надо.

– А не пущу, – игриво заявила Марина.

Голос у нее сейчас был хрипловатый и низкий, как у ведьмы, а рука продолжала делать свое дело – мять, поглаживать, сжимать, отпускать, снова и снова… Она была очень умелой, эта рука, и Черняк вдруг засомневался в том, что так уж прямо ничего и не хочет.

– Кончай, – предостерегающе сказал он.

– А вот вместе и кончим, – томно и спокойно, как об окончательно решенном деле, сказала Марина.

Рука ее заработала проворнее, и он понял, что так оно и будет. Желание бежать, ехать и заниматься прочей неинтересной ерундой пропало, как будто его и не было никогда; Черняку подумалось, что, выбравшись из этой постели, он будет, как пустой мешок. Он будет, как пустой мешок, а Зубко – как полный. Сожрал ведь небось все до крошки, вместе со скатертью, и водку высосал до последней капли, даром что за рулем. Да-а, сопровождение у москалей будет еще то…

– Слушай, мне правда ехать надо, – неуверенно сказал он.