— Уже третий день наша 40-я армия, по распоряжению военного командования, проводит операцию «Тайфун» с целью нанесения максимального ущерба отрядам Ахмат Шаха Масуда.
— А чем это плохо, товарищ генерал? — вырвалось неожиданно у Максима. — Отошла коту масленица…
— А тем, Ломакин, — зазвенел его голос, — что Масуду стало известно о предстоящей бомбежке, и все его боевые отряды вошли в кишлаки под прикрытие мирных жителей.
Масуд приказал не выпускать из них ни стариков, ни женщин, ни детей. Все пути заблокированы многочисленными кордонами.
— Надеюсь, Максим Александрович, — спросил его он, — вы отчётливо представляете, что там сейчас творится? «Ураганы», БМ-21, «Гиацинты», «Буратино», сотни орудий и миномётов обрушились на эти кишлаки. Только за это время было совершено более четырёхсот самолётовылетов. Сколько они сбросили бомб, уму непостижимо…
— Это ужасно, товарищ генерал. Непростую операцию сейчас проводит армия, славы она нам точно не добавит… Все же понимают, что мирные жители, защищают сейчас Масуда от ударов советских войск. Зачем тогда военное командование подставляет своих? — не успокаивался Максим.
— Говорят, что на проведении операции настоял Шеварднадзе, а его уговорил Наджибулла…
— А Горбачёв Михаил Сергеевич, наш генсек, он что? Он-то ведь в любом случае принимал это решение…
— Ломакин, не забывайте, что вы находитесь на служебном совещании в Особом отделе КГБ, а не в курилке со своим другом Каминевым, — жёстко одёрнул его генерал.
— Извини, товарищ генерал…
— Думать надо головой, — сурово молвил Котов. — Всё это вам было рассказано не для обсуждений действий нашего правительства, а для того, чтобы вы учли всё это в оперативной обстановке, так как вывод наших войск будет непростым… Это понятно, надеюсь, всем?
— Понятно, товарищ генерал, — послышались голоса его подчинённых. — Что тут не понять, натворили дел… Только зачем опять кровь?
— Товарищ генерал, — решил внести свою лепту в разговор с генералом Саня, — всё правильно вы сказали про осложнение оперативной обстановки, которое мы должны учесть. Скажите только мог ли Ахмад Шах, к примеру, сбивать наши гражданские самолёты?
— А вы сами как думаете?
— Я думаю, что особого труда для него это не составило бы, но, тем не менее он не делал этого. Полагаю, что не делал это из каких-то своих соображений. И мне почему-то думается, что он не станет нападать на наши колонны при выводе войск из Афгана, так как подписал с нами пакт о ненападении.
Почему же всё-таки наша армия бомбит кишлаки с мирными жителями и душманами, которые отказались от войны с нами?
— Если вы считаете, что мне не нужно знать ответ на этот вопрос, то я вас пойму…
Генерал покачал головой и улыбнулся.
— Да, всё вы знаете, Александр Николаевич, вы просто, как настоящий опер, загоняете меня в угол, чтобы выяснить моё истинное отношение ко всему происходящему.
Скажу вам с Ломакиным честно, скудоумие живёт во всех кабинетах, в том числе и кремлёвских, а дальше домысливайте сами.
— Я, примеру, — сказал Котов, — считаю, что вывод войск следовало бы начать летом, а не тогда, когда перевалы в горах заметены.
— Впрочем, — добавил он, — это лишь моё мнение и оно может быть ошибочным, потому так как я не владею всем объёмом информации…
Ни генерал Котов, ни его подчинённые, тогда ещё не знали, насколько они окажутся правы и как горька будет правда.
Уже через несколько дней, когда армейские колонны пойдут через заснеженный перевал Саланг, советские солдаты и офицеры увидят, как навстречу им выйдут афганские женщины, держа в руках своих мёртвых детей, которых они затем бросят под гусеницы их боевых машин.
А ещё позже, когда пройдут годы, они узнают о письме Ахмад-Шах Масуда, присланном на имя советского посла в Афганистане, в котором он напишет: