Боб вздохнул и вынул заглушки из ноздрей. Бригада бесшумно освободила для него аромарадиус. Пять метров, согласно инструкции. «Четко и быстро, молодцы», – отметил про себя бригадир и осторожно втянул воздух над контейнером. Пару секунд ему пришлось настраиваться, а потом мешанина запахов стала сама собой сортироваться, как брикеты группового пайка в холодильнике. Упаковочный пластик категории «С», медная проволока, пористая дешевая бумага, апельсиновое масло… Тут Боб на мгновение замер и постарался задержать чудесное цитрусовое послевкусие, приятно ползущее сквозь носовые перегородки в центр мозга. Но следом напирали новые и новые составляющие. Тонкий кислый запах недавно спаянных металлических деталей скребся по слизистой носа, как иглоногий клоп – единственное сложное живое существо на Марсе, кроме человека. Внезапный еле различимый аромат корицы удивил лишь на миг. Мало ли что себе заказывают толстопузы из Марсианской Торговой Федерации.
Собственно, поэтому и нельзя было таможне распотрошить подозрительный контейнер. Да и вообще нельзя без специального ордера досматривать корабли, прибывающие к третьему грузовому шлюзу. Только по рапорту нюхарей. Если, разумеется, они сумеют обосновать. А они растерялись, напрягли Кружа, и он выдернул Боба из приятного ничегонеделания. Боб коротко вздохнул через рот, чтобы не сбиваться, и продолжил анализ. Парни оказались правы. Три составляющие никак не бились. Боб усиленно гонял вдыхаемое от ноздрей до увеличенных обонятельных луковиц, но не мог найти аналога. Апельсиновое масло мягко, но настойчиво напоминало о себе, затаптывая запах простого мыла. Стоп!
Боб выпрямился:
– Прошу разрешения на вскрытие контейнера!
Круж не шелохнулся, но его запах резко усилился, так, что вся бригада поморщилась:
– Основание?
– Предполагаю тротил.
Аромарадиус расширился до десяти метров, и Боб усмехнулся. Правда, «щенки» еще боятся. Бомбы пахнут иначе. Здесь скорее всего просто незаконная перевозка взрывчатых веществ. Конфискация, штраф, принудительные работы. Но кто этот идиот, что открыто перевозит тротил?
Круж долго и нудно согласовывал разрешение по служебному каналу и наконец махнул Бобу:
– Давай!
Во время вскрытия Боб не мог отделаться от сравнения контейнера с кочаном капусты. Слой за слоем падал пластик, запах апельсина и мыла становился все сильнее, а упаковка никак не заканчивалась. Под пластиком класса С оказалась обычная упаковочная пленка с пузырьками, древняя, как первые воздушные фильтры колонии и вечная, как космос. Боб усмехнулся. Они в детском доме любили играть с такой пленкой. Кто лопнет последний целый пузырек, тот раздает щелбаны участникам. Пузырьки под пальцами были призывно-упругими, и Боб не сдержался, лопнул один из них.
В следующий момент он с воплем опрокинулся на спину. Ноздри горели, глаза чуть не вылезли из орбит, а под переносицей в голове словно вращали раскаленный нож, безбожно кромсая мозги. Последнее, что Боб увидел, были силуэты его парней на границе аромарадиуса, спешно напяливающих респираторы. Ни один не кинулся к нему. Ни один.
Серый потолок не помнил уже своего первоначального цвета, но пятна и потеки различил даже Боб. Значит, в реальности все еще хуже. Он не сразу сообразил, что лежит на больничной кушетке. В госпиталях обычно мощно пахнет лекарствами, кровью и гноем даже сквозь заглушки, а тут стерильно все. Как им это удалось?
Он повернулся и увидел дремлющего на стуле санитара.
– Эй!
Санитар подпрыгнул, будто в палату влетела граната.
– Прости, – прошептал Боб. – Давно я тут?
– Со вчера. Сейчас доктор придет. Как вы себя чувствуете?
Тут санитар наклонился за упавшей салфеткой и из кармана у него выскользнула надкушенная чесночная галета. Без ноздревых затычек нюхать эту гадость было невозможно, и Боб сморщился, ожидая аромаудара в нос. Но ничего не случилось. Санитар отряхнул галету и смущенно убрал в карман. Галета не воняла. Лекарства не пахли. Самый чувствительный на планете нос просто гонял выхолощенный, пустой воздух в легкие. Боб схватил санитара за несвежий рукав:
– Погоди! Почему твоя галета не воняет?
– Сейчас придет доктор, – не глядя в глаза Бобу, повторил санитар и выскочил из палаты.
Врача Боб узнал, хоть и редко бывал в госпитале. Когда-то давно этот жилистый мужик, больше похожий на слесаря, учился у доктора Шадда и помогал тому лечить приютских обормотов. Дети не желали лечиться, старшие даже осмеливались бить врача за уколы. Доктор Рикс сделал вид, что улыбается:
– Привет, Боб!
– Привет, док. Что с моим носом?
– Аромаудар. Очень мощный.
– И когда вы меня почините?
Рикс вздохнул и сел на кровать, бесцеремонно отодвинув ногу Боба. Точно так же, как в детдоме вечерами садился к одному из пацанов и громко, на всю комнату рассказывал чудесную историю про освоение Марса. Только на этот раз он был краток:
– Никогда. Производные тиофенола вызывают неприятные ощущения даже у синусистов-хроников, а ты знаешь, их обоняние почти нулевое. Для твоего носа все кончено, Боб. Нечего чинить. Мне жаль.
– Но как я вернусь в бригаду?