Синее море

Взявшись за руки, подскакивая, проходят  П у ш к и н, Г о р ч а к о в  и  Д е л ь в и г. Они подтанцовывают и поют:

Мы — нули, мы — нули,
Ай, люли, люли, люли…

П у ш к и н. Ведите меня! Я должен быть ей представлен!

Д е л ь в и г (оглянувшись на Кошанского). Тише.

Пушкин и Горчаков прячутся за «Грибок».

К о ш а н с к и й. Дельвиг, это вы?

Д е л ь в и г. Я, Николай Федорович.

К о ш а н с к и й. А Пушкин ушел?

Д е л ь в и г. Ушел.

К о ш а н с к и й. Он приплясывал козлом и пел дурацкие куплеты. Непостижимо! Как может ветреник сочинять оды? Что за поэзия рождается? Где я? Перевернулся мир!

Д е л ь в и г. Если он еще и не перевернулся, то по всему видать, что скоро перевернется.

К о ш а н с к и й.

От сердца вылился божественный мой стих,
В вине бо зрел поэт отраду дней своих.

Нет, прочь стихи! Сделан приговор над судьбой моей! Умерла поэзия, которой поклонялся, умерла…

Закрыл лицо руками и, пошатываясь, побрел. Дельвиг, подбежав, взял его под руку.

Д е л ь в и г. Но почему же умерла? Николай Федорович, вам ли это говорить? Изрывши кладези молодых душ, вы подняли стогны нашего пламени, и вот оно вырывается наружу, сжигая мусор допотопных времен…

Ушли. Появляются, продолжая прогулку, Б а к у н и н а, И л л и ч е в с к и й, д в а  непроницаемых  г у с а р а.

И л л и ч е в с к и й (декламирует).

Раздался гром — и повторенны
Ему катятся громы вслед.
Не се ли молнии священны
Благовестители побед?
Гремят по стогнам шумны клики…

Б а к у н и н а. Прелесть. Но… может быть, немного длинно?

Из-за «Грибка» появляются  П у ш к и н  и Г о р ч а к о в. Они подмигивают Илличевскому.

И л л и ч е в с к и й (Бакуниной). Разрешите ли представить вам товарищей моих? Князь Горчаков, Пушкин.

Горчаков и Пушкин кланяются. Пушкин отходит чуть в сторону.

Г о р ч а к о в. Как понравился вам наш скромный бал?

Б а к у н и н а. Очень мило. Мне было весело.

Г о р ч а к о в. В войну устроили мы праздник по случаю Бородина. Поставили спектакль, но было скучно!

Б а к у н и н а. Я не была.

Г о р ч а к о в. Быть может, поэтому и было скучно.

Б а к у н и н а (смеясь). Вы учтивы, князь, но я должна сказать вам, что многие из вас в манерах неуклюжи и столь неловки в танцах… Нет, нет, я говорю только о том высоком, длинном, с которым я танцевала менуэт.

Г о р ч а к о в. А! Вы танцевали с Кюхельбекером.

Б а к у н и н а. Он так меня кружил, что я едва опомнилась. А потом, вдруг подскочивши и не сказав ни слова, убежал.

Г о р ч а к о в. Быть может, мы, царскосельские отшельники, отвыкли в своем уединении от общества прекрасных дам. А наш учитель танцевания мсье Гюар несколько старомоден. Вы не находите ль, что преподанные им правила более напоминают прошлый век, чем согласны с нынешним?

Б а к у н и н а. Нет, я подумала, что господин Кюхельбекер танцует более по вдохновению, чем следуя правилам, даже старомодным. Но, говорят, он тоже сочиняет стихи?

Г о р ч а к о в. У нас немало стихотворцев. Наша муза лицейская богата. Вот — Пушкин, один из первейших ее служителей, и я скажу, что он соперничает с Илличевским.

И л л и ч е в с к и й (скромно и с достоинством). Помилуй, брат…

Б а к у н и н а (повернувшись к Пушкину). Тогда могу ли я попросить и вас написать мне в альбом, как это мне уже сделали… (Взгляд в сторону Илличевского; тот почтительно наклоняет голову.)

П у ш к и н. Стишками я баловался в детстве, а ныне не занимаюсь. Занимаюсь небесными светилами и езжу верхом.

Г о р ч а к о в. Ты неучтив, Пушкин! Я не узнаю тебя! Уж коли Екатерина Павловна выразила желание, то не долг ли твой немедля броситься его выполнять?

П у ш к и н. Никак нет.

Б а к у н и н а (делая реверанс). Прошу простить. Ах, сожалею, очень сожалею, что просьба моя столь вам несносна!

П у ш к и н. Прикажите другое. Выполню все.

Б а к у н и н а (вдруг подбегая к нему). Все? Все? А если я вас попрошу… (Смотрит на него. Пауза.) Вон там внизу, при выходе из парка, отсюда видно, на цепи сидит медведь…

И л л и ч е в с к и й. Нашего коменданта зверь.

Б а к у н и н а (Пушкину). Подойдите к нему и передайте от меня вот эту шоколадную пастилку.