Сила, слабость и неразумие

Похалъ сынъ. Годъ прошелъ — сынъ денегъ проситъ. Послала мать денегъ. Другой годъ прошелъ — сынъ опять денегъ проситъ. Опять мать послала. На третій проситъ сынъ дв тысячи и пишетъ, что его въ тюрьму могутъ посадить и изъ службы выгнать, если ему не пришлютъ денегъ. Послала мать денегъ и пожурила его не на шутку. Вдругъ получаетъ письмо, что сынъ женится на бдной двушк, изъ института она вышла, поетъ хорошо и собой красавица. «За тебя съ приданымъ двушку отдадутъ, — написала мать сыну, — а не только что такая голь выйдетъ. Любовь — глупость, вы не любовью, а деньгами жить будете. Что теб въ ея псняхъ и въ красот? Красотой не торговать, а пснями хлба не добудешь. Я не желаю этого брака». Ну, а сынъ, не дождавшись этого письма, и женился. Горько поразило мать это извстіе. Перестала она сыну писать. «Онъ меня, старуху, не послушался, такъ и я могу его, молодого, не слушать, когда онъ меня о чемъ-нибудь просить станетъ», говорила она. Слышала она, что онъ бьется съ женою въ нужд, что у нихъ сынишка родился, и все-таки не написала имъ ни одного слова. «Пусть узнаютъ горе, — говорила она: — а потомъ и счастье слаще будетъ. Погибнуть имъ я не дамъ. Они думаютъ, мн легко было сберечь капиталъ?» Случись же такое несчастіе, что сынъ въ это время умеръ. Мать и не думала, что она переживетъ это горе, такъ ей было тяжко, такъ горячо она сына родного любила. Чужіе люди, гляди на ея горе, плакали. Пожертвовала она денегъ на поминовеніе его души въ монастырь и выписала невстку съ внукомъ. Пріхала невстка, барыня такъ и ахнула.

— Да неужели ему пять лтъ? — всплеснула она руками, глядя на ребенка. — У насъ двухгодовалые больше. Впрочемъ, чему и удивляться: у васъ у самихъ въ чемъ душа держится!

Въ самомъ дл, невстка была маленькая, слабая, каждая жилка у ней видна, точно она изъ сахару сдлала.

— Я бы васъ и не выписала, — сказала барыня. — Мн внукъ былъ нуженъ, я его при себ воспитывать хочу, онъ мой наслдникъ; да только мн не хотлось мать съ сыномъ разлучить.

Невстка заплакала.

— Что вы, ребенокъ, что ли, что плачете? Это дтямъ позволительно. Ну, поди сюда, поздоровайся со мною, — сказала барыня, глядя на внука и съ сожалніемъ качая головой.

Сердце у ней сжималось отъ его тщедушности.

— Онъ боится чужихъ людей, — промолвила невстка.

— Пусть боится чужихъ, — усмхнулась барыня:- а я-то ему не чужая. Иди сюда!

Ребенокъ не шелъ.

— Видно, въ дядю волчонкомъ родился, — разсердилась барыня. — Ну, да мы тебя исправимъ.

Невстк отвели одну комнату, внуку другую. Пришло время завтрака. Татьяна Даниловна сла, указала на мсто невстк. Та хотла подвинуть стулъ для своего сына, но барыня не позволила ей сдлать это.

— Погодите, — сказала она. — Вы избаловали мальчика, а мн приходится исправлять.

Начали сть. Ребенокъ сталъ просить кушать. Мать хотла дать ему ды, но барыня остановила ее.

— Подойди ко мн, такъ я дамъ, — сказала она.

Ребенокъ не подошелъ и сталъ плакать.

— Я не могу сть! — воскликнула въ волненіи невстка.

— Глупости! шьте. Я не такихъ капризныхъ выучивала. Или вы хотите на свою шею негодяя вырастить? Гд у васъ любовь-то материнская? Молоды вы, какъ я на васъ погляжу, вамъ бы въ куклы играть, а не замужъ выходить, не дтей воспитывать. Погубить родное дтище хотите баловствомъ. Стыдитесь!

Кончился завтракъ. Убрали кушанье. Прошло съ часъ времени. Ребенокъ запросилъ кушать. Барыня показала ему ду.

— Подойди ко мн, такъ я теб дамъ кушать.

Ребенокъ тихо, понуривъ голову, подошелъ.

— Вотъ теб кусочекъ булочки.

Ребенокъ сълъ и попросилъ еще.

— Поцлуй меня, я теб дамъ булочки съ говядиной.

Ребенокъ поцловалъ барыню.

— Вотъ видите, и сталъ умне, — сказала барыня. — Дитя не игрушка, о немъ заботиться надо, его воспитать надо. Отъ нашихъ заботъ о немъ зависитъ вся его жизнь. Это каждая мать должна помнить.

Такъ пошли дни за днями. Барыня по хозяйству хлопочетъ, невстка вышиваетъ рукавчики и воротнички себ, внукъ играетъ въ своей комнат и сказки старой няньки слушаетъ, такъ какъ барыня не велла невстк съ сыномъ сидть, чтобы онъ не баловался. «Мальчику не подъ материнской юбкой сидть», — говорила она. Находится барыня по дому, нахлопочется, устанетъ и придетъ заглянуть, что невстка длаетъ, а та либо, пригорюнившись, въ окно на пустую улицу смотритъ, либо воротнички кисейные вышиваетъ, либо плачетъ надъ портретомъ покойнаго мужа. Тошно сдлалось барын смотрть на эту слезливую праздность.

— Неужели вы и съ мужемъ-то такую жизнь вели? — спрашиваетъ она. — Да какъ вы ему. не надоли? Видно, вы его своимъ бездльемъ и въ гробъ свели. Ну, чего ни смотрите по цлымъ часамъ на пустую улицу? Дло-то разв въ это время само сдлается? Вы взгляните на меня: я всегда въ работ, все въ моихъ рукахъ кипитъ. А за что ваши воротнички годятся? Для кого вы рядиться въ нихъ будете? Или ужъ не жениха ли вы высматриваете? Такъ въ такомъ случа и плакать надъ портретомъ мужа нечего, и въ моемъ дом жить стыдно, если ужъ мой сынъ вамъ постылымъ сдлался.

— Что же мн длать?