– Что у вас происходит? – звуковая волна рвет перепонки, когда в окне первого этажа общественного центра появляется голова Оливии. – А ну отпусти его! – оценив обстановку, приказывает она, а потом, как торнадо, возникает буквально из ниоткуда прямо передо мной, одетая в мою футбольную майку, с боевым раскрасом на лице. Ее ноздри раздуваются, испуская жар, когда маленькая рука бьет меня в плечо, будто сегодня на моем теле недостаточно синяков. Она поднимает Дэма, убийственно зыркая в мою сторону. – Совсем с ума сошел?
Продолжаю лежать на скользкой траве, пялясь в небо, пока Ливи суетится вокруг близнецов, воркуя с ними на только ей известном языке. Клянусь, она его просто выдумала, потому что в моих ушах это сюсюканье звучит как тарабарщина. Разумеется, никто не обращает внимания на мое избитое тело, лежащее на земле, поэтому, кряхтя, поднимаюсь в сидячее положение. Ребята уже сбросили шлемы, подставляя потные щеки матери, и пока та беззаботно осыпает их поцелуями, за ее спиной эти двое посылают мне угрожающие сигналы в виде ехидных ухмылок и больших пальцев, полосующих по горлу.
Наконец Ливи поворачивается ко мне лицом, и вся моя мнимая злость тает, как эскимо на жаре. Я абсолютно жалок и беспомощен, когда речь заходит о моей жене; даже если она угрожает убить меня, что происходит с завидной регулярностью, я не перестаю любить каждую частичку ее существа. И этих двух оболтусов тоже, честно. Восемь лет назад, в отделении Бостонской больницы я буквально расплакался, как ребенок, впервые взяв в руки доказательство того, что ангелы существуют.
Мы назвали сыновей в честь моего брата и дедушки Ливи, чтобы почтить их память. Они родились с разницей в семь минут, крича как сморщенные мандрагоры и с первых секунд влюбляя в себя всех в радиусе ярда. Светловолосые и голубоглазые, с поистине ангельской внешностью, но нутром будто сотворенные так, чтобы заставлять меня рыдать не только от счастья. Наверно, это расплата за мои грехи, но близнецы стали победителями в номинации «заставь отца молить о пощаде» уже к году. Понятия не имею, как моя жена находит кнопку отключения демонической сущности, но с ней они покладисты и всегда идеальны во всем, я же получаю все шишки. Вообще-то она проделывает этот трюк и со мной, прямо сейчас глядя на меня этими чертовыми глазами.
Усилием воли стараюсь не рассмеяться, глядя, как мой муж поднимается с земли, демонстративно задирая майку, чтобы ощупать ушибленные места. Он театрально охает и стонет, нажимая на твердый пресс, ища несуществующие синяки. Однажды дети врезались в меня со всей силы, не рассчитав скорость, и это было больно, но даже близко не похоже на предсмертную агонию, которую пытается изобразить Ник.
– Пойдите попейте воды и приведите себя в порядок, скоро приедут гости, – шепчу мальчикам, в последний раз целуя обоих в промокшие волосы. – Эй, здоровяк, я прополощу твой рот с мылом, если еще раз услышу жалобу на сквернословия, – говорю, подходя ближе, когда дети оказываются вне досягаемости.
– Ты могла бы освятить его, просто сев мне на лицо, – бормочет Ник, посылая хищную улыбку. Заливаюсь краской, оглядываясь, чтобы убедиться, что нет посторонних ушей.
– Говори тише! – на всякий случай злобно шепчу, прогоняя навязчивые картинки из головы. Рука мужа находит мою талию, и уже через секунду он бубнит ту же фразу прямо мне в губы. Я смеюсь. – Очень больно?
– Эти двое сведут меня в могилу быстрее, чем дорастут до твоего плеча, знаешь, – говорит он, опуская подбородок на мою голову.
– Они всего лишь дети, – не обращая внимания на его фырканье, продолжаю. – Ты хоть знаешь, сколько раз они умоляли затащить тебя на поле в качестве игрока?
Это сущая правда. Всякий раз, стоило близнецам заикнуться об этом, Ник белел как полотно и притворялся глухим. Ему нравилось быть тренером, но получать тумаки на поле, когда из твоей жизни пропали обезболивающие, – наивысшее проявление мазохизма. Пришлось пообещать ему маленькое вознаграждение за этот товарищеский матч.
– За соучастие полагается двойное наказание, кстати, – он незаметно опускает руку на мою ягодицу и сжимает.
– Твои наказания все больше похожи на похвалу. Как человек с почти десятилетним опытом на должности директора должна сказать, что тебе следует пересмотреть систему поощрений.
Рука сжимается сильней, и я вопреки здравому смыслу почти стону, зарываясь лицом в его грудь.
– Эй, это что, его рука там на ее… – раздается за спиной голос Райана.
– Заткнись! Привет, ребята, – радостно кричит Элли, ковыляя к нам.
– Вы бы постеснялись, здесь же дети, – не унимается Донован. И в доказательство его слов из-за спины своего отца выходит угрюмый Макстон. Его черная челка почти закрывает зеленые глаза, которые не отрываются от телефона, когда он говорит безразличное «Хэй», прежде чем направиться в сторону пустой трибуны.