Сияющие

Щебень хрустит под ногами, когда она переходит железнодорожные пути – они ведут к Рок-Айленду, и когда-то именно здесь проходил путь, окультуривший Запад. Вагоны, набитые мигрантами – белыми, мексиканцами, китайцами, но особенно черными, – приносили надежду. Спасаясь из ада, творящегося на юге, люди запрыгивали на поезд в Город мечты. Их приманивали вакансии, размещенные в «Чикаго Дефендер» – или сам «Дефендер», где папа Зоры проработал за линотипом тридцать шесть лет. Сейчас по железной дороге доставляют запчасти. А папа ее давно покоится под землей.

Она переходит шестое шоссе, над которым стоит жутковатая тишина, и поднимается на холм, где лежит кладбище Маунт-Хоуп. Она могла бы жить еще дальше. Но ненамного. Где-то на середине склона из-за деревьев навстречу выходит мужчина, опирающийся на костыль.

– Добрый вечер, мэм. Можно вас проводить? – спрашивает он.

– Не нужно, – отвечает она, качая головой. Она не представляет, что он мог тут забыть в это время суток. «Диверсант, – приходит первая мысль, навязанная работой, и только потом – насильник». – Но спасибо за предложение. День был тяжелым, а я возвращаюсь домой, к детям. К тому же сейчас не вечер, а утро.

И действительно. Время едва перевалило за шесть, хотя на улице все еще темно и холодно так, что стучат зубы.

– Ну что вы, мисс Зора. Неужели забыли меня? Я же говорил, что мы еще встретимся.

Она резко останавливается. Какого черта?

– Мистер, я устала и хочу отдохнуть. Я только что отработала девять часов, а дома меня ждут дети. Меня от вас в дрожь бросает. Так что валите отсюда и оставьте меня в покое. А не то я вам врежу.

– Не сможешь, – отвечает он ей. – Ты же сияешь. Ты мне нужна.

Он улыбается, как святой или как безумец, и, как ни парадоксально, это приносит извращенное чувство спокойствия.

– Мне сейчас не до комплиментов, сэр, и о Боге я говорить не желаю, если вы из иеговистов, – небрежно бросает она. Даже в дневном свете она не смогла бы узнать мужчину, который говорил с ней двенадцать лет назад на ступеньках ее квартиры. Хотя папа в тот день так долго рассказывал, что нужно соблюдать осторожность, что ужас и нелюбовь к белым мужчинам преследовали ее еще долгие годы. Однажды какой-то лавочник даже ударил ее, потому что она на него пялилась. Но она давно уже про это не вспоминала, а сейчас темнота и изнеможение пронизывают до костей. Все мышцы ноют, и сердце болит. Она не хочет тратить время на разговоры.

Усталость испаряется, когда краем глаза Зора замечает нож, который он достает из пиджака. Она оборачивается в удивлении – и практически подставляется под удар в живот. Ахнув, она сгибается пополам. Мужчина вытаскивает нож из ее тела, и ноги разъезжаются, как дрянная сварка.

– Нет! – кричит она, злясь на него и на собственное тело. Она хватает его за ремень, тянет вниз, и он пытается вновь поднять нож, но она бьет его с такой силой, что выбивает ему челюсть, а себе ломает три пальца. Кости хрустят, как лопающаяся на плите кукуруза.

– Шука! – орет он, шамкая: челюсть у него разбухает на глазах. Зора хватает его за волосы и бьет лицом о щебенку, а сама пытается забраться сверху.

В панике он вгоняет нож ей под мышку. Удар неумелый: глубины не хватает, чтобы достать до сердца, но она вскрикивает и отдергивается, инстинктивно хватаясь за бок. Пользуясь возможностью, он заваливается на нее, прижимает коленями за плечи к земле. Да, руки у Зоры накачанные, как у бойца, но на ринге она не бывала.

– У меня же дети, – говорит она, плача от боли. Нож задел легкое, и на губах ее пузырится кровь.

Никогда в жизни ей не было так страшно. Даже в четыре года, когда город вокруг бушевал в огне расовых беспорядков. Папа спасался бегством, закутав ее в пальто, потому что черных вытаскивали из трамваев и забивали до смерти прямо на улице.

Даже когда она думала, что Мартин, родившийся на пять недель раньше, умрет. Он был совсем крохотным, и она заперлась с ним в комнате, а остальных отослала прочь – и так и сидела, минута за минутой справляясь с горем, пока два месяца спустя не вытащила его с того света.

– Они только-только проснулись, – хрипит она через боль. – Сейчас Нелла приготовит малышам завтрак… соберет их в школу… хотя Мартин попытается одеться сам, но он всегда натягивает ботинки не на ту ногу. – Она кашляет, давясь от рыданий; понимает, что у нее истерика, но остановиться не может. – А близнецы… у них своя тайная жизнь. – Привести мысли в порядок не получается. – Такая ответственность… для одной Неллы. Она же не справится… Мне же всего… двадцать восемь… Я хочу видеть, как они вырастут. Пожалуйста…

Мужчина молча качает головой, и нож в его руках вонзается в плоть.

В карман рабочего комбинезона он вкладывает бейсбольную карточку. Джеки Робинсон, игрок второй базы в «Бруклин Доджерс». Он забрал ее у Чжинсук Оу. Сияющие звезды соединены воедино сквозь время. Это созвездие смерти.

Карточку он обменивает на металлическую литеру «З» из типографского набора, которую она носила в качестве талисмана. Подарок от папы, принесенный им из «Дефендера».