— Да. За счет смежной территории.
Мы пристально смотрели друг на друга.
— Значит, все те годы, когда мистер Уотсон пытался что-то сделать с фермой, ты был слишком занят, чтобы помочь. Но когда
Впервые за разговор он повысил голос.
— Черт побери, Салли. А что мне надо было делать? Поехать туда и пахать за него? Сеять за него, собирать урожай за него? Нельзя прожить жизнь за другого. Никто и не захочет этого, если у него есть хоть капля гордости. И пусть Чарли Уотсон был не очень хорошим фермером, но у него была гордость. Побольше, чем у многих.
Я снова задумчиво уставилась вдаль.
— И все равно интересно, что даже тогда, когда банк собрался выставить собственность на продажу, ты сидел на веранде и говорил сыну владельца, что, возможно, настало время сняться с насиженного места и начать жизнь с чистого листа.
Он внимательно на меня посмотрел.
— Так вот ты о чем? О вас с Эмметом?
— Не уходи от ответа.
Он снова покачал головой.
— Он бы не остался, Салли. Так же, как и его мать. Ты сама видела. При первой же возможности он устроился в город. И что он сделал со своими первыми накоплениями? Купил машину. Не грузовик или трактор, Салли. Машину. Я не сомневаюсь, что Эммет скорбел по отцу, но подозреваю, что потеря фермы была для него облегчением.
— Не говори об Эммете Уотсоне так, будто хорошо его знаешь. Ты понятия не имеешь, как и о чем он думает.
— Может, и так. Но я прожил пятьдесят пять лет в Небраске и, думаю, могу отличить того, кто хочет уехать, от того, кто останется.
— Правда? Тогда скажите мне, мистер Рэнсом, я — кто?
Надо было видеть его лицо. На секунду оно совершенно побелело. Потом так же быстро стало красным.
— Я понимаю, что девочке сложно без матери. В каком-то смысле ей приходится даже тяжелее, чем мужу без жены. Потому что отец не создан для того, чтобы растить девочку так, как должно. Особенно если девочка, о которой идет речь, от природы своенравна.
Тут он выразительно посмотрел на меня — дескать, о тебе, о тебе говорю.
— Не единожды ночью опускался я на колени у кровати и молился твоей матери — просил научить меня справляться с твоим своеволием. И за все эти годы твоя мать — царство ей небесное — ни разу мне не ответила. Мне пришлось положиться на воспоминания и заботиться о тебе так, как это делала она. Тебе было всего двенадцать, когда она умерла, но ты уже тогда была не в меру своенравна. Меня это беспокоило, но твоя мама просила быть терпеливее. Эд, говорила она, наша младшенькая сильна духом, и это пригодится ей, когда она станет женщиной. Нужно только дать ей немного времени и свободы.
Пришла его очередь смотреть вдаль.
— Я доверял мудрости твоей мамы тогда и доверяю сейчас. Поэтому я потакал тебе. Потакал твоим манерам и привычкам, твоему характеру и острому языку. Но, Салли, — Господи, помоги — теперь я вижу, что оказал тебе дурную услугу. Дав тебе волю, я вырастил своенравную женщину, привыкшую говорить что думает и не скрывать гнева, женщину, которая, по всей вероятности, не приспособлена к браку.
Сколько же удовольствия он получил от этой речи. Стоял, широко расставив ноги и уверенно попирая ими землю, — словно эта земля, его собственность, придавала ему сил.
Затем черты лица его смягчились, он посмотрел на меня сочувственно — и лишь сильнее разозлил.
Я швырнула табличку к его ногам, развернулась и залезла в кабину. Вдавила педаль газа, резко отпустила сцепление и рванула по дороге на скорости семьдесят миль в час — взрыла всю щебенку, пересчитала все выбоины, так что машина тряслась, двери гремели и окна дребезжали. Свернув к дому, нацелилась на веранду и вжала педаль тормоза за пять шагов до нее.
Только когда пыль улеглась, я заметила у нас на веранде мужчину в шляпе. И только когда он встал и вышел на свет, я поняла, что это шериф.
Улисс
Улисс сидел и смотрел вслед братьям Уотсонам — они отправились спать, — и тут к нему подошел Стью.
— Завтра двинутся дальше?
— Нет, — ответил Улисс. — У старшего есть дело в городе. Вернется к обеду, и ночь они проведут здесь.
— Ладно тогда. Я присмотрю за их местом.
— За моим тоже можешь.
Стью резко повернулся и посмотрел на Улисса.
— Ты останешься еще на ночь?
Улисс посмотрел на Стью.
— Я же сказал.
— Сказал.
— Так в чем проблема?
— Да нет, никаких проблем, — ответил Стью. — Просто, помнится мне, кто-то говорил, что не проводит двух ночей на одном месте.
— Что ж, в пятницу это правило работать перестанет.
Стью кивнул.
— Я оставил кофе на огне, — сказал он, помолчав. — Пойду посмотрю, что с ним.
— Отличная идея.
Проводив Стью взглядом до костра, Улисс окинул взором городские огни от Бэттери-парк до моста Джорджа Вашингтона — огни, в которых для него не было ни очарования, ни надежды на утешение.
Но Билли рассказал ему об их с братом договоренности, и Улиссу она показалась разумной. На две ночи он останется на острове Манхэттен. Завтра они с мальчишкой проведут как знакомые — а в пятницу смогут расстаться друзьями.
Пять