Шоссе Линкольна

Оставив Вулли с его лекарством и радио, настроенным на рекламу, я отправился в Адскую кухню, где на западной Сорок пятой улице отыскал забегаловку под названием «Якорь». Внутри горел тусклый свет и сидели безучастные завсегдатаи — место как раз в папашином вкусе, где бывший человек может сидеть за стойкой и сколь угодно проклинать несправедливости судьбы.

По словам Берни, Фицци с папашей любили встретиться здесь часов в восемь и пить, пока карманы не опустеют. И в самом деле, без одной минуты шесть дверь распахнулась и внутрь прошаркал Фицци.

Встретили его безразлично — он явно был тут за своего. Не сказать, чтобы Фицци сильно состарился. Волосы поредели, нос покраснел, но святой Ник еще просматривался за фасадом — если хорошенько прищуриться.

Фицци прошел мимо меня, протиснулся между двумя стульями и, выложив на стойку пригоршню пятицентовых, заказал порцию виски в высоком стакане.

В стакане порция виски выглядит настолько мизерной, что мне заказ показался странным. Но потом я увидел, как дрожат у Фицци руки. Видимо, он на собственном опыте убедился, что из стопки виски разлить гораздо проще.

Покрепче обхватив стакан, Фицци отошел в угол к столику на двоих. Это определенно было то самое место, где они с отцом выпивали, — устроившись поудобнее, Фицци отсалютовал стаканом пустому стулу. Наверное, кроме него не найдется никого, кто поднял бы стакан за Гарри Хьюитта, подумал я. Он поднес стакан к губам, и в этот момент я подсел к нему за столик.

— Привет, Фицци.

На секунду Фицци замер и уставился на меня поверх стакана.

Тут он, — наверное, впервые в своей жизни, — опустил стакан, так и не отпив.

— Привет, Дачес. Едва тебя узнал. Ты подрос.

— Это все физический труд. Попробуй как-нибудь.

Фицци посмотрел на виски, потом на бармена, потом на входную дверь. Больше смотреть было не на что, и он снова посмотрел на меня.

— Что ж, очень рад встрече, Дачес. Что тебя сюда привело?

— Так, кое-что. Завтра надо повидаться с другом в Гарлеме, но вообще я ищу папашу. У нас с ним незаконченное дельце, если можно так выразиться. К сожалению, он так торопился, когда выселялся из отеля «Саншайн», что забыл оставить адрес. Тогда я подумал: если кто в городе Нью-Йорке и знает, где Гарри, то это Фицци, его сердечный друг.

Фицци начал качать головой еще раньше, чем я договорил.

— Нет, — сказал он. — Дачес, я не знаю, где твой отец. Мы уже несколько недель не виделись.

С удрученным видом он посмотрел на свой нетронутый стакан.

— Что же это я, — сказал я. — Давай угощу.

— Да нет, не нужно. Я еще этот не допил.

— Ты про эту капельку? Ты заслуживаешь большего.

Я поднялся, подошел к бару и попросил бутылку того, что налили Фицци — что бы это ни было. Вернувшись, вытащил пробку и наполнил стакан до краев.

— Так-то лучше, — сказал я.

Он взглянул на виски без улыбки.

Какая жестокая ирония, подумал я. Подумайте: вот на столе стоит то, о чем Фицци мечтал полжизни. Молился даже. Целый стакан, до краев наполненный виски — да еще и за чужой счет. И теперь, когда виски стоит прямо перед ним, Фицци уже не уверен, что хочет его.

— Ну же, — подбодрил его я. — К чему эти церемонии?

Фицци как-то нехотя поднял стакан и осторожно отсалютовал им в мою сторону. Сделал он это куда менее искренне, чем в сторону пустого стула, но я все равно выразил свою благодарность.

На этот раз он глотнул сполна, словно пытался возместить невыпитое раньше. Затем поставил стакан и выжидающе посмотрел на меня. Бывшие люди этим и занимаются. Они ожидают.

Бывшие люди собаку съели на ожидании. Сначала они ждут грандиозного успеха или что их номер выстрелит. Как только становится понятно, что ничего такого не произойдет, они начинают ждать другого. Ждут, например, когда откроется бар или придет чек на соцвыплату. Вскорости начинают ждать времени, когда узнают, каково это — спать в парке и подбирать бычки. Они ждут и думают, к какому еще унижению им придется привыкнуть, когда дорогие некогда люди окончательно их забудут. Но по большей части они ждут конца.

— Где он, Фицци?

Фицци покачал головой — скорее для себя, чем для меня.

— Дачес, я же сказал, мы не виделись несколько недель. Клянусь.

— В другой ситуации я бы, конечно, поверил каждому твоему слову. Тем более раз ты клянешься.

Он поморщился.

— Вот только, когда я сюда сел, ты не особенно удивился. Как же так?

— Не знаю, Дачес. Может, я удивился в глубине души?

Я расхохотался.

— Может быть, действительно. Но знаешь, что я думаю? Думаю, ты не удивился, потому что папаша сказал тебе, что я могу заглянуть. А для этого он должен был увидеться с тобой на днях. И почти наверняка это случилось на этом самом месте.

Я постучал пальцем по столу.

— И если он сказал тебе, что валит из города, то, конечно, сказал, куда. Вы же неразлучны, как веревка и мыло.

На словах «веревка и мыло» Фицци снова поморщился. Затем еще больше сник, хотя, казалось бы, куда уж больше.

— Прости меня, — сказал он тихо.

— Что-что?

Я чуть наклонился к нему, будто не расслышал, и он взглянул на меня словно бы даже с неподдельным раскаянием.