Шоссе Линкольна

Мальчик мягко отвел ладонь Улисса в сторону, перевернул страницу и показал нужное место.

— Профессор Абернэти говорит нам, что великий Улисс возвратился на Итаку к своей жене и сыну через десять долгих лет.

Мальчик поднял глаза от книги.

— Это значит, что вы подошли к концу своих странствий и вернетесь к семье меньше, чем через два года.

Улисс покачал головой.

— Билли, я даже не знаю, где они.

— Это не страшно, — ответил мальчик. — Если бы вы знали, где они, вам не понадобилось бы их искать.

Мальчик посмотрел в книгу и кивнул, удовлетворенный тем, что так и должно быть.

«Возможно ли это?» — подумал Улисс.

Это правда, что на войне он грешил против учения своего Господа Иисуса Христа всеми возможными способами, грешил до такой степени, что трудно представить себе, как у него хватит совести когда-нибудь переступить порог церкви. Но все, с кем он сражался рядом, — и все, против кого сражался, — грешили против того же учения, нарушили те же Заветы, забыли о тех же заповедях. И Улисс как-то примирился с военными грехами, признав их грехами поколения. С чем не примирился Улисс, что тяготило его совесть, — это его предательство по отношению к жене. Между ними тоже был завет, и предал его он один.

Еще стоя в тускло освещенном подъезде их бывшего дома, в полном обмундировании, он почувствовал себя дураком, а не героем, и понял, что последствия совершенного им необратимы. Это и погнало его обратно на вокзал и обрекло на жизнь бродяги — жизнь без товарищей и без цели.

Но, может быть, мальчик прав…

Может быть, поставив стыд выше святости их союза, с такой готовностью приговорив себя к жизни в одиночестве, он предал жену второй раз. Предал жену и сына.

Пока он думал над этим, мальчик закрыл книгу и стал собирать монеты, обтирать их об рукав и складывать в жестянку.

— Давай помогу, — сказал Улисс.

Он тоже принялся собирать монеты, обтирал рукавом и бросал в банку.

Но, приготовясь положить последнюю монету, мальчик вдруг посмотрел через плечо Улисса, словно что-то услышал. Он быстро убрал банку и красную книгу в вещевой мешок, застегнул ремешки и надел мешок на плечи.

— Что такое? — спросил Улисс, удивленный его поспешностью.

— Поезд замедляет ход, — объяснил мальчик и встал. — Там, наверное, подъем.

Улисс не сразу сообразил, о чем идет речь.

— Нет, Билли. — Он подошел за мальчиком к двери. — Тебе не надо выходить. Ты останься со мной.

— Вы уверены, Улисс?

— Уверен.

Билли кивнул, но продолжал смотреть в открытую дверь на мелькающие кусты, и Улисс видел, что мальчик озабочен какой-то новой мыслью.

— Сынок, в чем дело?

— Как думаете, пастор Джон ушибся, когда спрыгнул с поезда?

— Не сильней, чем он того заслуживает.

Билли посмотрел на Улисса.

— Но он ведь проповедник.

— В душе у этого человека, — сказал Улисс, задвинув дверь, — пакости больше, чем святости.

Они перешли в другой конец вагона и уже собирались сесть, но тут Улисс услышал шарканье за спиной, как будто кто-то осторожно сошел с лесенки.

Улисс тут же резко повернулся, вытянув руки, и случайно сшиб Билли с ног.

Когда Улисс услышал шарканье, у него мелькнула мысль, что это пастор Джон ухитрился вскочить на поезд и вернулся, чтобы свести с ним счеты. Но это был не пастор Джон. Это был решительного вида белый парень с ушибами на лице. В правой руке он держал завязанный мешок, явно воровской. Он бросил мешок, шагнул вперед и принял боксерскую стойку.

— Я не хочу с вами драться, — сказал парень.

— Со мной никто не хочет драться, — сказал Улисс.

Оба сделали еще шаг.

Улисс пожалел, что задвинул дверь вагона. Будь она открыта, он разобрался бы с ним в два счета. Схватил бы парня повыше локтей и выбросил из вагона. А при закрытой двери придется либо вырубить его, либо взять в захват, и чтобы Билли открыл дверь. Но он не хотел, чтобы Билли оказался поблизости от парня. Так что надо выбрать момент. Надо встать между Билли и парнем, сблизиться и ударить его по ушибленной стороне лица — сильнее подействует.

Улисс услышал, как Билли у него за спиной поднимается на ноги.

— Билли, не подходи, — одновременно сказали и Улисс, и парень.

Потом посмотрели друг на друга озадаченно, но не опуская рук.

Улисс услышал, что Билли сделал шаг в сторону — наверное, чтобы увидеть чужого.

— Привет, Эммет.

Не опуская рук и следя за Улиссом, парень ступил влево.

— Как ты, Билли?

— Все хорошо.

— Ты его знаешь? — спросил Улисс.

— Он мой брат, — сказал Билли. — Эммет, это Улисс. Он был на войне, как великий Улисс, и теперь должен странствовать десять лет, чтобы найти жену и сына. Но ты не волнуйся. Мы еще не друзья. Мы с ним только знакомимся.

Дачес

В тот день, чуть раньше, мое такси повернуло за угол как раз, когда Вулли выходил из парка. На другой стороне улицы стоял оставленный им «студебекер» — перед пожарным гидрантом, с открытой пассажирской дверью и работающим мотором. Позади машины стоял полицейский со штрафной книжкой в руке и записывал номер машины.

— Остановитесь здесь, — сказал я шоферу.

Не знаю, что наговорил Вулли полицейскому, но пока я расплачивался с таксистом, полицейский спрятал книжку и вынул наручники.